Последыш
Шрифт:
Он схватил себя рукой и протолкнул в меня, наваливаясь сверху, потом тоже стал трахать. Я лежала, безвольная, как резиновая кукла и только стонала. Он трахался иначе, если Старший двигался резко, сильно, словно пронизывал, то этот двигался плавней, но так глубоко, что с каждым толчком доставал внутри какую-то волшебную точку, от которой расходилась, как круги по воде, приближающаяся разрядка.
Я зажмурилась.
— Э, нет, так не пойдет. Смотри на меня, — раздался злой голос. — Смотри, сказал.
Я послушалась — глаза нависающего надо мной Кайи горели,
— Смотри, сколько ты нас мучала, — сказал он, каждое слово сопровождая толчком. Мои бедра дергались от его напора. — Извела до последнего. Теперь мы тебя оттрахаем так, что ты двинуться не сможешь. Мы, не твой напыщенный индюк. Теперь попробуй скажи мне нет. Попробуй отшей меня.
Он издевался. Я открыла рот, но ничего не смогла произнести, только стоны. Его глаза порабощали.
— Давай, дай мне от ворот поворот, — он толкнулся так глубоко, что я непроизвольно застонала, потому что ничего более приятного в жизни не испытывала. — Или проси оттрахать тебя так, чтобы помнила до конца жизни. Ну?
Он снова толкнул и замер. Приближение оргазма остановилось.
— Говори, Олеська или я слезу с тебя и пусть художник дорабатывает.
Я захныкала, но он не двигался. Его тяжелое тело давило, но не двигалось, это было дико обидно.
— Ну?
— Оттрахай меня. — Не знаю, почему я так сказала, но он не двигался, а мне хотя и нравилось, как он лежит на мне, как давит на меня сверху приятной тяжестью, но хотелось движения и снова этих горячих точек внутри.
Он молча сделал еще несколько глубоких, сильных толчков и я кончила. Оргазм у меня с самого начала был крышесностный, я просто разум теряла. Меня трясло, чьи-то пальцы зажимали мне рот, пытаясь заглушить крики, текла слюна, а я ничего не соображала.
Потом потеряла сознание. Так мне казалось.
Очнулась, повернула голову — художник спал в кресле, свесив голову на грудь.
А меня кто-то гладил и переворачивал на живот.
Я смогла обернуться — они все там были, и все раздевались.
Все было как в тумане. Кто-то задрал мне попу, приподнимая ноги и ставя на колени, а потом сзади навалился Мол, суя руку между моих ног и поглаживая. Оказывается, я была такой же мокрой, как прежде.
Он почти сразу вошел в меня и стал трахать по-собачьи, очень быстро и мелко. Я не могла понять, что чувствую, но потом передо мной на кровать опустился Младший. Он смотрел настороженно, но не мог отвести глаз от того, что делает его брат. Его член торчал вверх, как палка и был таким же красивым, как у Старшего.
Мол наклонился, укусил меня за шею у основания плеча и я застонала. Тогда он крепко взял меня за плечи и потянул назад, к себе, заставляя выгибаться в пояснице. Он убыстрился и теперь я подавалась ему навстречу, смотря, как облизывается Младший. Он всегда был самым нерешительным. Его член подрагивал, как будто умолял о ласке.
Мол не выдержал и кончил. А мне хотелось еще. Какого черта я так долго ждала этого художника, терпела и отказывала себе во всем?
Младший пристально смотрел, не двигаясь с места.
Я поползла к нему и опрокинула
Я взяла рукой его член, он был очень приятный на ощупь — и села на него сверху. Теперь можно было двигаться, как я хотела и именно этого мне не хватало раньше. Остальные братья были бритыми, там, между ног, а у Младшего вокруг члена росли густые волосы — я опускалась на длинном, гладком стволе, словно на мягкую подушку и его волосы щекотали мне клитор. Восхитительно.
Так меня и застал художник, когда проснулся — голой, мокрой от пота, скачущей на Младшем Уре, выгнувшись в пояснице и выставив грудь, которую кусал Старший Ур, а Мол лежал сбоку, поглаживая свой член, а Кайя прижимался к моей голой спине, повторяя мои движения.
— Это что? — заорал художник. — Ты… как ты могла? Шлюха! Я тебя любил, как никого, берег, а ты трахаешься с Лясинскими?
Я приоткрыла глаза и облизнулась, а потом кончила. Так сильно, как ни разу за ночь, хотя и представить не могла, что это вообще возможно.
Художника я больше никогда не видела. Теперь я Лясинская.
Вот такая история.
Глава 13. Отсчет пошел
Ника была в шоке. Она даже сказать ничего не могла, и чувствовала, как отвисает челюсть. Такой бесстыдной истории она в жизни ни видала, ни слыхала.
— Вот так я и потеряла девственность, в групповушке, в пяти метрах от человека, которого типа любила. Потом я, конечно, поняла, что нужен он мне был, как собаке пятая лапа. Я ведь в ту ночь легко могла отказать Лясинским. Но нет, не отказала, — засмеялась Олеська, — мне просто нравилось, что они со мной сделали. Во мне, оказывается, сидит нимфоманка, так что одного жалкого художника мне было бы мало. Мне нужно много, на любой вкус. Я исключительная. Не такая, как ты — ты только для одного мужчины, точно тебе говорю, у меня глаз наметан. Думаю, тебе повезло, что ты попалась Матаю. За столько-то лет он так отточил свое искусство траха, что от тебя пар должен столбом валить.
Повезло? Пар валить? Ника опустила глаза и заставила себя захлопнуть рот, одновременно пытаясь переварить и уложить в желудке откровения Лясинской. История просто жуткая, но Олеська не выглядит несчастной или испуганной, совсем наоборот.
Нике казалось, ее тело залили цементом, и он застывает, тяжесть давит изнутри, особенно в животе и груди, и все из-за Олеськиных баек.
На улице тем временем раздался шум подъезжающей машины.
— О, мои вернулись! Наконец хоть кто-то меня отымеет!
Хозяйка подскочила и уставилась в окно, в которое светили фары подъезжающей машины. Она тяжело дышала, почти сипела.
— Можно, я спать? — быстро спросила Ника.
— Иди! — Олеська махнула рукой, даже не обернувшись. — С сестрой ложись, там двуспальная кровать.
Ника быстро пробежала прочь по темному коридору и нырнула в комнату. Заперла дверь, которая казалась крепкой. Ей не хотелось сталкиваться с самцами Лясинскими.
— Кто там? — Мария подняла голову.
— Это я, спи.