Послесловие
Шрифт:
Встал и вылил остатки из бутылки в раковину.
У Александра брови на лоб полезли, но в глазах не только осуждение, но и задумчивость была.
— Дааа, а контузило-то нас не слабо, — протянул со вздохом и к чашке с чаем потянулся. Но выпил как водку, демонстративно. Выдохнул и засмеялся.
Николая лишь головой качнул, умиляясь и себе и другу.
Точно, контуженные.
Лена ничего не помнила, силилась и не могла даже имя свое вспомнить. Бродила по темному коридору больницы и думала, что попала в лабиринт. Стены, стены, стены, блики в них.
— Да
— Где я?
— В больнице.
— Почему?
— Вам стало плохо на улице.
— Когда?
— Неважно. Идемте сейчас же в палату.
Ее вели куда-то, мягко, но настойчиво, уложили, но Лена все не могла понять — сон это или явь. Какая больница если кругом только стены и они говорят?
Глава 53
В ноябре Николаю удалось, наконец, перетащить Александра к себе. Как раз под указ об усилении борьбы с преступностью перевод пришелся. Кадры интенсивно пополнялись и, боевой офицер с отличным послужным списком очень кстати пришелся.
Ноябрь вообще напряженным выдался. Банды объявились, грабежи увеличились, а тут еще демонстрация, выборы в Президиум Верховного Совета СССР на носу. Из докладов агитаторов видно, что настроение у всех паршивое, голосовать никто не хочет, требуют сначала бытовые проблемы решить. И большинство недовольных — бывшие фронтовики.
Майор Степцов целую папку таких «недовольств» предоставил, а статья одна — антисоветская деятельность.
Санин читал и багровел:
"Прежде чем выборы проводить, нужно дома порядок навести!" — со слов Короленко Любовь Михайловны, домохозяйки, жены офицера — фронтовики.
"Я таким дураком больше не буду, и ни за кого голосовать не пойду! Я против колхозов, пусть лучше кустари будут, а то работай, работай, а есть нечего!" — фронтовик, сержант запаса, рабочий завода N853
"Где она, забота о человеке, о которой у нас так много пишут и говорят? На деле другое получается. Человек гибнет, а ему руку помощи не протянут, а еще государство подопнуть норовит. У меня пятеро детей, связи с переводом завода на выпуск промышленных товаров, зарплаты совсем нет. На другую работу перейти не дают, с завода не отпускают. За что я голосовать буду? За смерть своих детишек, которых через меня на голодную смерть обрекают?" — фронтовик.
"Проголосую без пяти двенадцать, и то, если машину за мной пришлете" — жена генерала Борзова. Место жительства…
— В десяти шагах от избирательного участка? — уставился на Степцова.
— Вы о Борзовой? Да, Николай Иванович, именно в десяти. Наглая гражданка. Да не в ней только дело. Настрадался народ, бузит, сознательность теряет. Насмотрелись фронтовики в Германиях всяких империалистических благ, вот и гнут непонятное.
— Мы не в Германии, — отрезал Санин: видел он этих бюргеров — кустарей, суки конченные. — Не будет в нашей стране этих тварей, что людей в рабов превращают!
— То — то и оно. Одно понять не могу, то ли гниды затесались, то ли свернуло голову мужикам.
— Думаю всего поровну, — папку захлопнул, пересчитав докладные — четырнадцать. Вот и такое бывает. Пока на фронте были, знали, за что воюют, все понимали. А домой пришли — сразу и блага подавай, да еще за все четыре года оптом. А где их взять, если вся страна в руинах? От мала до велика — каждый разрухой и нищетой согнут. Учителям вон ходить не в чем, письма пишут. Партком по карточкам отоварится не может — денег нет. Дети по всей стране на трехстах граммах хлеба в день живут.
Терпят, все понимают. А этим четырнадцати видно показалось, что особые они? Только вот чем? Дети у них другие или кровь голубая?
Проходили уже «особенность» — фашистов со своей теорией превосходства! И двадцать семь миллионов к черту! Города и деревни — пепел! Страна в доисторический век!…
Само благополучие не нарастает. И ладно бы это тыловым непонятно было, так и то ведь хлебнули и хлебают. А уж фронтовикам претензии выдвигать — из ряда вон.
Злой, Санин был. Вздернуло его прочитанное до противности.
— Вот что, Пал Палыч, чтобы этих антисоветских разговоров у меня в районе не было. И плевать мне, каким путем ты этого добьешься. Хоть выселяй на хрен!… И явка на избирательные участки, чтобы стопроцентной была. Ясно? А сильно умным передай, для души: еще пару таких докладных и толкну я эту папочку на стол смежникам. Мало никому не покажется. Честь мундира пятнать не дам! «Фронтовики»! По тылам, наверное, воевали-то? С тушенкой в обнимку и кралей в постели?! Всем сейчас трудно, кто спорит. Но войну мы выиграли и фашистов выкинули! Это главное! — по столу грохнул кулаком. — Кто в иллюзиях плавает, что с Победой сразу кисельные реки и молочные берега появятся, пусть свои мысли при себе держит или застрелится к черту! А еще лучше, меньше рассуждает, больше делает. Год, два, поднимется страна, все будет, но не пяти минут это дело!
— Так я что, не понимаю, что ли, Николай Иванович…
— А мне не нужно, чтобы ты понимал, — качнулся к нему. — Мне нужно чтобы это люди поняли! — ткнул в папку. — А не понимают — вы плохо объясняете! Все, свободны майор!
Степцов неуклюже вылез из-за стола и потрусил из кабинета.
Николай на часы взглянул: опять одиннадцать двадцать.
Позвонил Вале, чтобы не волновалась и спать на диванчике лег.
И так каждый день стало. Паспортизацию поголовную еще навешали общим постановлением. А населения по данным переписи в Москве к четырем миллионам. А паспортных столов, как и паспортистов пшик. Очереди — километровые. И решение всех этих проблем — на плечах начальников районных отделов — решайте, как хотите. Решишь тут если штат неполный. Вот и приходилось наравне с текущими делами, как какому-то снабженцу, штатные единицы выбивать.
А еще Нюренбергский процесс — обсуждался на собраниях, следили за ним пристально, каждый день подробности из уст в уста передавали — ажиотаж стоял.
В общем, на часы Николай посмотрит — двенадцатый час ночи. Смысл домой ехать, если в шесть опять подъем?
Ноябрь пролетел, декабрь вступил в права, обещал быть не менее напряженным.
Двадцатого декабря на стол полковнику легли листовки антисоветского содержания, найденные возле дома восемнадцать по Кривому переулку. Санин тут же поднял всех и уже к ночи был арестован их «ваятель», фронтовик Иванников.