Послесловие
Шрифт:
Сашка сник — сообразил, что сказал и сам на себя выругался. Не могла та Лена, которую он и Колька знали, так паршиво поступить!
Но поступила…
— Несвязуха, какая-то!
А вот с этим Николай был согласен.
Лена отодвинула стакан и заставила себя ответить взглядом на взгляд полковника, сильно он ее третировал. Виноватой неизвестно в чем себя чувствовала:
— У меня ощущение, что у вас есть претензии к похожей на меня женщине. Простите, но причем тут я?
Коля затылок огладил, глаз с девушки не сводя: не то что-то было:
— Леночка, ты воевала…
— Нет.
Резко, категорично бросила. Николай замер, нахмурился, пытая ее взглядом: как такое может быть?
Дрозд забыл, что курил — развернуло его от окна к Саниной:
— И не партизанила?
— Нет!
— Подожди, а где была во время войны? — шагнул к ней.
— В эвакуации на Урале!
— На каком Урале, к черту?! — возмутился Сашка, нависнув над девушкой и, та чуть отодвинулась, напряглась, ожидая от ненормального всего, что угодно.
— Тихо! — оттолкнул от нее друга Николай. — Сядь!
Сашка скривился от злости, но сел, смолк, а Коля ближе к девушке подвинулся, разглядывая во все глаза. Он заподозрил неладное, а теперь уверялся в своем подозрении, и сердце тревожно билось в груди:
— Леночка, а где именно ты была в эвакуации?
— На Урале.
— А город?
— В Свердловске.
— Как сам город?
Лена нахмурилась, вспоминая, но выходило, что вспоминать нечего:
— Я его почти не помню… Солдат воду в котелок наливал. Лицо бронзовое, морщинами изрезанное… И рельсы, составы вокруг.
Дроздов сник, загрузился. Со скрипом что-то начало складываться, но выходило, что не Лена — он сволочь.
Николай же ворот кителя расстегнул, белея от догадки, что Лена больна, что она просто ничего не помнит, и не скрывалась ни от кого. И как же она жила? Что с ней было?
Но причем тут Урал? В госпиталь туда отправили?
Сердце сжало — когда? Может тогда, в сорок третьем? Получается, что она все это время в госпитале была? Под каким именем? Ведь документы из лоскута гимнастерки — факт. Как они попали в тот карман? Кого разорвало?
— Леночка, сколько ты на Урале была?
— С сорок первого. Эвакуировали из Москвы.
Что за версия? Откуда она взялась? — смотрел на девушку мужчина и все силился понять, а оно не понималось, не принималось и не складывалось.
— Чем же ты там занималась?
— Работала воспитателем в детдоме.
— Да? А это откуда? — кивнул на знакомые до боли пятна шрамов на руках.
— На гвозди упала.
"Что ты городишь? Я сам тебя снимал тогда! Не ты упала — тебя прибили!!" — чуть не закричал Сашка, но что-то остановило, даже подозрение закралось — может, обознался?
Сел напротив пристально оглядел и волосами тряхнул: бред! Если он не Иван Грозный, перед ним Пчела. Он о каждом шраме на ее руках и лице рассказать может, как и о тех, что на теле.
И высказался бы, но предостерегающий взгляд Николая встретил и промолчал.
— У тебя нет военного билета? — спросил девушку Санин.
— Нет.
— Ни званий, ни наград?
— Нет.
Мужчины переглянулись — странно, слабо сказано. Но это Николай разузнает по-тихому, а вот остальное?
— Что ты помнишь, Леночка?
— Что вас интересует?
Все! Все четыре года, что они провели врозь! По минутам, часам, дням!…
Но сказал другое:
— Сорок первый год помнишь?
Лена подумала и головой качнула: нет.
Ситуация превращалась в какой-то театр абсурда и серьезна ее волновала своей бессмысленностью. А между тем Домна наверняка уже на смену пришла, значит, Сережа один дома, нужно теперь ей бежать домой. За ребенком проследить нужно, чтобы с друзьями гулять не убежал, в снегу не извозился, а то станется и опять заболеет.
— Николай Иванович, я писала свою биографию, когда устраивалась на работу. Вы можете с ней ознакомиться. Ничего больше я добавить не могу. Можно я пойду?
— Спешишь?
— Да. Меня Сережа ждет.
Сашка желчно скривился — Сережа!
Николай голову опустил, словно придавили его. Помолчал, с собой справляясь и, сказал:
— Хорошо. Я отвезу тебя домой. Саша, вещи Ленины принеси, — поднялся, до стола своего дошел, трубку поднял:
— Машину. Да.
— Я сама, — испугалась девушка. Зачем ее сопровождать? Что от нее хотят?
— Нет, Леночка, — сказал Николай тихо. Стоял, руки в брюки сунув и смотрел на нее: не могу я тебя отпустить. Сережа? Пусть. Хоть Вася, хоть Петя, но я должен знать, что это за мужчина…Я должен знать, что у тебя все хорошо.
Ему было больно, но он готов был смириться с этой болью. Леночка — жива, остальное решаемо. Он познакомится с этим Сережей, надо будет, станет другом семьи, будет помогать. Если этот мужчина не достоин Лены, он заберет ее от него, найдет способы, возможности. Не помнит она его? Значит, начнут сначала.
Все это ерунда, главное, она жива, главное они нашлись. И он не выпустит ее из поля зрения, чтобы не потерялась вновь.
— Николай Иванович, это незачем…
— Вы кушайте печенье, Леночка, — улыбнулся ей ласково. Специально, чтобы немного успокоить, перешел на «вы». — Чай совсем остыл у вас.
Девушка растерялась: его голос, глаза, в которых можно утонуть, захлебнуться нежностью — что с ним?
А с ней? Почему она так остро реагирует?
Приятный мужчина, но не ее, ясно же. Куда ей с Ивановой или той же Спиваковой конкурировать?