Послесловие
Шрифт:
— Ясно. Тогда сделай шаг навстречу сестре.
— Сейчас!…
— Я серьезно. Освободи ей жилплощадь для празднования, а сам с нами в ресторан.
Николай задумался: пожалуй, вариант. Надоела, правда, домашняя конфронтация, завязывать с боями надо.
— Уговорил, змей — искуситель, — сдался.
Сашка крякнул от неожиданности и больше тему не поднимал, боясь друга спугнуть.
К ночи Валентина вернулась, услышала, что брата седьмого допоздна не будет и в пылу расцеловала Николая, заодно и Александру поцелуй достался.
— Ты не замуж ли собралась, маковка? — заблестели глаза у Санина. Валя повела плечами, загадочно щурясь:
— Все-може-быть.
— С женихом хоть познакомь, — подмигнул. Девушка прыснула от смеха и ушла в свою комнату.
— Гляди, через год дядей станешь, — с довольной улыбкой глянул на Колю Саша.
— А я не против. Семья должна быть большой.
Шестого Ира дала Лене сверток с платьем, сообщила, чтобы приходила к семи, в ресторан «Астория».
— За столиком нас найдешь.
— Как? Я никогда не была в ресторане.
— Это нетрудно — зайдешь. Разденешься, пройдешь в зал, там столики, меня увидишь — подойдешь. Может, я тебя первой увижу — я подойду.
Не понравилось все это Лене, но вроде бы договорились, нужно слово держать.
Но не она его нарушила — обстоятельства.
Утром с Домной и Сергеем на демонстрацию собирались, все Веру добудиться пытались, а та в кои веки заперлась и не открывала. Домна уже злилась, Лена волноваться начала, нехорошо на душе стало. "Не так что-то", — мысль навязчивая покоя не давала.
А тут звонок и дверь не распахнулась — буквально отлетела к стене. В квартиру вошли трое — лейтенант и двое рядовых. Прошагали по коридору, как по плацу прямо к примерзшим к стене женщинам и прижавшемуся к матери мальчугану.
Лейтенант хмуро оглядел сначала Лену, потом Домну и спросил, как приказал:
— Назарова Вера Ипатьевна?
— Нн… нет.
— Вы? — уставился на Лену. Та ворот кофты стянула пальцами на горле от непонятного ощущения беды, ввалившейся с этим лейтенантом в дом:
— Нет.
— Где Назарова?
— Вот, — показала на дверь в комнату меж собой и Леной.
— Вера не открывает, — тихо заметила Санина. — А в чем дело?
Лейтенант кивнул рядовым и те в два плеча выломали дверь. Она легла на пол, оглушая грохотом и треском и, все увидели висящую на крюке для абажура Веру.
Комната сияла чистотой, на девушке было платье, которого Лена никогда не видела, туфельки, и вся она была настолько аккуратная и модная, что Санина никак не могла понять, к чему ей синий галстук, почему висит, покачиваясь, словно вальсирует в воздухе.
И только с истошным криком Домны девушка поняла, что синий галстук — язык повесившейся, а повесилась ее подруга, неугомонная, бедовая оптимистка Вера…
Этого было не понять, ни принять.
Стоял крик до воя, ругань заявившихся взять гражданку Назарову, а Лена брела неизвестно куда и все пыталась дойти до «вчера» когда Вера еще была жива, но уже что-то задумала. И спасти ее, ни на минуту не отпускать, держать, нет, увезти…
И потеряла сознание.
Она пришла в себя уже в темноте. Лежала на диване и смотрела в потолок, а рядом сидела и смотрела в пол Домна, зажавшись в угол, сопел Сергей. И было так тихо, что хотелось закричать во весь голос, так чтобы стекла лопнули, дом рухнул…
Ира все ждала Лену — девятнадцать пятнадцать, а ее нет. Знала бы кто за столом сидит, ее ждет, поспешила бы.
Сам Санин оказался другом Александра Дроздова, да не шапочным знакомым, а давним, старинным верным другом.
— Что-то запаздывает твоя подруга, — подмигнул ей Дрозд.
— Девушкам простительно, — улыбнулась она. — Так вы оказывается с начала войны вместе?
— И "до", — кивнул.
— А вы, Ирина, где воевали?
— Второй Украинский.
— Румынию брали?
— Было.
— Подруга тоже? — качнулся к ней Саша, зыркнув на Колю: не заскучал бы и не смылся. А то и в тактичность ударится — оставит их вдовеем с Ириной. Нет, он не против. Против того, чтобы Николай так и жил один.
— Подруга? — Ира прожевала мясо, что готовили в ресторане отменно, а может она давно подобного блюда не ведала? И сложила пальцы замком, поставив локти на стол. Уставилась на Санина:
— С Леной много странностей, вроде бы не воевала, но воевала точно.
— Это как?
— Манеры, знаете? Взгляды. Мы чувствуем друг друга, те, кто прошел тот ад, до сих пор в нем. Он так и поглядывает в лицах, взглядах, осанке, походке, суждениях, — сказала, задумчиво поглядывая поверх головы полковника. — Странные ощущения — мы давно здесь, давно мир в стране, а мы все равно воюем, мы все равно там, все равно на войне. Она стала нашей сутью. Это страшно.
Николай был полностью с ней согласен. Закурил, поглядывая на женщину с уважением. А она все рассуждала, но говорила, будто с собой, себе:
— Мы не можем понять тех, кто и дня не провел на фронте, они не могут понять нас. И опять война, только тихая, завуалированная и как ни странно непонятная, потому что смысл ее, цель абсурдны. И идет она меж теми, кто буквально два года назад был заодно против врага, а сейчас, словно привыкли к постоянным боям, а за не имением врага, нашли их друг в друге.
— Тяжело пришлось? — понял, о чем она Николай — хлебнула, вернувшись с фронта.
Сиротина очнулась, улыбку выдала спокойную, мудрую: