Послесловие
Шрифт:
— Есть подозрения на взятничество. Пустил в негласную разработку.
— Вот как? — генерал бровь выгнул и покивал. — Что-то такое и думал. Ну, давай тогда, действуй, а то ишь, забегал. Тут если не он тебя — ты его, не ты — он. Выбор невелик.
"Не новость", — согласился молча. И подумал: "а если б не нулевые проценты по опоздавшим и прогульщикам, не девяносто восемь процентов раскрываемости, не слаженность работы подразделений, что удалось наладить — порвал бы он тогда докладную?" И был уверен — нет.
— Спасибо, все понял, — поднялся. — Могу идти?
— Да, иди. И… по Карпову доклад по ходу расследования мне лично.
— Есть!
Худо в октябре было, голодно, как никогда.
Лена все боялась в голодный обморок упасть. Таблетки пригоршнями пила, лишь бы на ногах устоять. Зарплаты ждала и все девчонок веселить старалась. Домна вовсе осунулась, видно было, что ест ее сложившаяся ситуация поедом, страхи гложут. Вера тоже притихла, только все чаще напиваться начала — то наливка, то самогон.
А потом зарплату выдали и все чуток повеселели. Лена вообще от счастья прыгать готова была, только сил на это не было. Хотела молока купить на радостях, но подумала и купила картошки, подсолнечного масла, часть денег отложить решила — Сережке и девочкам к Новому году какие-никакие подарки сделать.
Вроде и живи теперь, а ей не ко времени плохо стало, сказалось полуголодное существование. Утром с постели себя поднять не могла, путалась, заговаривалась, простейшее вспомнить не могла, а тут еще почти в конце смены прямо на работе свалилась. Сидела и упала. Очнулась в подсобке у Мирошниченко и та сидит напротив, смотрит головой качает — хмурая. Рядом Ира стоит, тоже как туча грозовая.
А Лена ни ту, ни другую вспомнить не может. Села, ворот кофты оттянула, чтобы не так душно было и взгляд вниз, в попытке вспомнить — кто, что?
Женщины шрамы на грудине ближе к шее увидели, переглянулись. Мирошниченко руки стиснула от жалости, Сироткина рот ладонью прикрыла: Господи ты Боже мой!
— Вот что, ты домой-то сможешь пойти? — спросила у Саниной, качнувшись к ней. Лена наоборот отдвинулась, уставилась на женщину: кто такая?
Ира не выдержала:
— Вы что, Тамара Ивановна? Какой ей сейчас домой одной? Видите же, не в себе она.
Села рядом, за плечи обняла:
— Ты как? Часто это у тебя?
Лена смотрит и понять не может: кто такие?
— Вы… вы кто?
— Ох, ты, — вздохнула Тамара.
— Ты чего? — нахмурилась Ирина. — Не помнишь?
— Должна?
Женщины уставились друг на друга — беда.
— Вот что, — засуетилась начальница. — Чаю сейчас налью, сахара кусочек у меня есть, погуще заварки. Отпоим крепким да сладким.
Лена лицо ладонями оттерла — нет, все равно не помнит ни черта!
Волосами тряхнула — тот же эффект.
— Ты хоть себя помнишь? — спросила Ирина, взгляд такой, что хоть прикуривай.
— А… — и даже слова вспомнить не может.
Женщина
— Я за Лену отработаю, — бросила Мирошниченко. Та отмахнулась:
— Я посижу. Давай в ум сперва введем, а то ж смотреть невозможно.
— Может умыть?
Лена качнулась, поглядывая на Сиротину:
— Кого умыть?
— Тебя, горемыка, — вздохнула. Полотенце взяла у начальницы, вышла. Вернулась Мирошниченко Саниной чай выпоить пытается, а та шарахается и от кружки и от женщины, как полоумная.
Ирина подошла и мокрым краем Лене по лицу провела. Холодное влажное, как кожи коснулось, так словно из воды вынырнуть помогло. Задохнулась на пару секунд и, как щелкнуло, что-то в голове — прояснилось.
Вспомнила всех и, стыдно стало, хоть стреляйся. А еще страшно, что погонят с хорошей работы, а ведь какое бы подспорье подругам и Сереже было, если б у нее такая зарплата, как получила, осталась.
— Легче? — с тревогой заглянула ей в глаза Ирина.
— Чай на, — сунула ей в руку кружку Тамара. — Я за пульт, а ты Ира, давай займись.
И вышла. Лучше поработать, чем девчонку молоденькую в таком состоянии видеть. Жаль брала — спасу не было.
Лена чай молча, но жадно выпила и дух перевела. В голове еще шумело, но состояние сносное было.
— Погонят меня, — протянула потерянно. Ира головой мотнула:
— Тамара женщина хорошая. Совесть у нее есть.
Девушка грустно улыбнулась:
— А у меня?
— А у тебя? Право на жизнь есть, — с прищуром глянула на нее Сироткина. — Пытали?
Лена нахмурилась: о чем ты?
— Ладно, не говори, — отвернулась. — Ложись и спи. Через час смена закончится, я тебя домой отведу.
— Сама, — прошептала, а в голове опять плывет и в сторону тело заносит. Ира ее уложила, но девушка того не поняла, как не помнила, как заснула, как потом ее будили, как Ира с пришедшей на смену Домной ей одеться помогла и, на улицу вывели. Вот там очнулась от стылого ветра в лицо, дождя.
Как до дома добиралась — опять отрывками помнила. В квартире уже ее у Иры Вера приняли, уложили в комнате. Девушка мгновенно в сон ушла и, словно не было этого дня — вычеркнут из памяти и из жизни.
— Часто у нее такое? — кивнула на заснувшую Ира.
Вера молча в свою комнату ушла, бутылку и папиросы достала. Хлебнула наливки из гола, закурила и все женщине подвинула: угощайся.
— Часто, — бросила. — Почти год вместе живем и все время знакомимся.
Сироткина от угощения отказываться не стала — хлебнула из горла и папироску подкурила.
— Воевала?
— Я? Нет. Сейчас воюю. Но чую, сдаю позиции. А Ленка? По документам нет — чудно даже. А весной осколок удалили из бронхов. Все лето кашляла. Привели из больницы, как ты ее с работы. Неделю, как привидение. Потом ничего, оклемалась.