Послеждь
Шрифт:
Мне становится не по себе, я начинаю понимать, что с этим местом что-то очень и очень не так. Осторожно встаю с дивана, готовый в любой момент дать деру, правда, не знаю, куда. Осторожно подхожу к двери, выбираюсь в коридор, хочу пойти по лестнице вниз, тут же спохватываюсь, почему, собственно, вниз, а если там подвал, что мне даст это вниз. Иду назад, где-то там была лестница вверх, опять же, чего ради, вверх, что мне даст это самое вверх…
…книга появляется в моих руках, снова больно обжигает ладони. Бросаю книгу, черт, черт, черт, хочу бежать, тут же спохватываюсь, что книга ничего не замышляет, и вообще, это не она делает, это случилось потому что… потому что… черт возьми, откуда я знаю, почему…
А ведь минуту назад здесь в коридоре не было никаких лестниц, говорю я себе. Выбраться. Выбраться, – говорю я себе. Если вообще есть куда выбраться, если вообще есть куда выбираться, если мне не привиделось все это, мой дом, мой город, дом, где я родился, первые попытки что-то писать, курсы писателей, недорого, орущая мамаша, ты на экономический пойдешь, я сказала, ни черта он не хочет, хочет сидеть и писать… Бегство из дома, скитания из ниоткуда в никуда, рукопись отклонена, рукопись отклонена, рукопись отклонена, так и не завершенный роман «Ночлег для ночи», на кой хрен я вообще за него взялся…
Сжимаю зубы, не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать, сорок лет, ни кола, ни двора, одна незаконченная рукопись, когда вижу одноклассников, предпочитаю делать вид, что я их не узнал, Мишаня с Ленкой из новенькой тачки выходят, я на улице листовки раздаю, ни работы, ни хрена… Этой-то сценой «Часоворот» меня добил, как там из флаера выходит магнат с женой, и узнают бывшего одноклассника, а он в отбросах роется, ищет себе запчасти для бионической руки или для чего там… Окликают его, а-а-а, сколько лет, сколько зим, айда с нами, поужинаем, может, тебе помочь чем… А герой уже от стыда сквозь землю провалиться готов…
Тьфу ты, черт…
Без паники. Выбраться. Поднимаюсь по лестнице вверх, оказываюсь на точно таком же этаже. Поднимаюсь вверх еще на один пролет, оказываюсь в таком же коридоре. Начинаю что-то подозревать, осторожно кладу книгу на ковер, иду вверх. На следующем этаже вижу лежащую на ковре книгу. Вот оно. Началось. Снимаю ботинок, кладу рядом с книгой, поднимаюсь на пролет выше, вижу свой ботинок на ковре.
Часы бьют полночь. Почему-то мне теперь не очень верится, что они сломаны.
Иду в ближайший зал, включаю светильник на стене, включаю камин, думаю, электрический он или какой. Комната озаряется неярким светом, который тает под потолком в подступающей темноте. Вспоминаю каких-то японских мифических чудищ, которые прятались в темноте под потолком зимними ночами, и пили свет и тепло. Накрываю голову пледом, как в детстве, ужинаю, перебираю книги, еще никогда не было так сложно выбрать, что почитать. Почему-то хочется вернуться к книге, которая меня чуть не убила, посмотреть, какие книги повлияли на её автора, кто написал эти книги, какие книги, в свою очередь, повлияли на них, проследить эту цепочку, эту вереницу вглубь веков…
– Э-э-э… Здрассьте.
Тишина.
– Э-э-э… гуд ивнинг.
Тишина.
– М-м-м-м… гутен… гутен абенд.
– Э-э-э… салют…
Отчаянно думаю, на каком еще языке можно обратиться к нему, к человеку, который сидит ко мне спиной, какие вообще языки могут быть здесь, в три тысячи каком-то там году. Книги написаны на безумном смешении языков, наречий, иногда можно только догадываться о смысле. Хочу тронуть человека за плечо, спохватываюсь, что я делаю, а если он спит, да что значит, если, точно, спит, трогаю за плечо, голова падает на грудь. Нет, не спящий, тут другое что-то, понять бы еще, что другое, принюхиваюсь, нет, не пьяный, да кто их знает, что они там принимают в своем тридцатом веке, может, оно и не пахнет уже. Человек падает на ковер – мягко, безвольно, уже понимаю – мертвый.
Меня прошибает холодный пот, отчаянно припоминаю, трогал я его или не трогал, а ведь остались мои пальчики на нем, как пить дать остались. Уже репетирую какие-то протокольные фразы, я вошел, он в кресле сидел, я его окликнул, он не отозвался, я его за плечо тронул, он упал…
Наклоняюсь к мертвому (мертвому?), вспоминаю какие-то правила первой помощи, которые и не знал никогда, массаж сердца непременно с переломом ребер, искусственное дыхание, не помню ничего, картинка была в учебнике, там кто-то человеку клыки пририсовал, будто он кровь пьет…
Смотрю на мертвого, понимаю, что реанимировать уже некого, вижу торчащие ребра там, где должна быть грудная клетка. Отчаянно соображаю, что тут могло случиться, сьели его, что ли, или кислотой облили, тут же понимаю, что не то, не другое, а что-то такое случилось, чего в двадцать первом веке еще не было.
Закрываю платком лицо умершего – платок исчезает.
Перебираю бумаги на столе, готовый в любой момент отдернуть руки, читаю, перечитываю, замыкание пространства, замыкание времени, тайные знаки, буквы, цифры, хрен пойми, что такое. Полчашки кофе, или что там налито, лучше не трогать, может, он этой штукой и отравился, книга, такую я еще не видел, «Бессонница сна». Хочу открыть, спохватываюсь, я же хотел найти, откуда взялась книга, которая меня чуть не убила…
Первооснову «Часоворота».
Этого не может быть, говорю я себе. И кому я это говорю, себе, который за последнюю неделю увидел все, и даже больше. Снова перечитываю последнюю фразу, убившую меня наповал:
…одним из его любимых писателей был Виктор Каминский…
Еще думаю про однофамильца, дочитываю дальше —
…в частности, его книга «Ночлег для ночи».
Понимаю, что никакой ошибки быть не может. Стою перед часами, которые, наконец-то, нашел. Они показывают без одной минуты час, минутная стрелка перескакивает на двенадцать, тут же на двенадцать скачет часовая стрелка. Говорю себе, что часы испортились. Просто. Часы. Испортились.
Никак не думал, что первоосновой «Часоворота» окажется моя собственная книга.
Вот так.
Говорю себе, что теперь осталось найти книгу. Свою книгу. Ночлег для ночи. Перебрать по алфавиту, по жанрам, по годам, выискать, черт меня дери. Мне кажется, это случится довольно быстро, чем дальше, тем больше я чувствую, что бесконечная библиотека читает мои мысли, подсовывает мне то, что я ищу – а может, мне это только кажется. Выхожу в коридор – что-то происходит, пол и потолок меняются местами, хватаюсь за стену, жду, когда все станет, как было. Мир возвращается на место, стена, которая была справа, почему-то оказывается слева, а дверь в комнату, напротив, справа. Страшная догадка сжимает сердце, я раскрываю книгу, пытаюсь читать, не могу, подношу зеркало, разбираю буквы без труда.