Посмертное проклятие
Шрифт:
Горько вздохнув, продолжала она разговор с собой.
– Она чужая, она не одна из нас, пусть она и мать моя, все равно принадлежит она своему роду. А если так, то лучшие качества нашего племени должна сохранить в себе я. Она опозорила нас с отцом, но она не могла опозорить наше племя, ведь она чужой крови.
Мои же корни произрастают из этого племени, и люди его – мои люди. Если я позволю осрамить себя, тем самым я позволю осрамить их. В таком случае стану я в защиту чести моего рода и его людей и начну с того, что гордо отвергну все обольщения Иезекиля. Отомщу ему за слабость моей матери и постою за честь моего народа. Даже имя мое не останется прежним. Мать с отцом нарекли меня
20
Лязза в буквальном переводе с арабского – сладость, наслаждение, Нахва – гордость, храбрость, доблесть.
Слезы полились по ее щекам, скатываясь на платок. Она поднялась и сказала себе:
– Начну с женщин племени. Мне уже достаточно лет, чтобы я могла разоблачить Иезекиля. Следует убедить сначала женщин, ведь многие мужчины слушают своих жен. Если мужчины слушают иногда от женщин всякую ерунду и верят ей, то что будет, когда женщины заговорят о делах возвышенных? Если на мужчин подействует то, что они услышат, они станут обсуждать это между собой, и впоследствии им будет казаться, что таково их собственное мнение. Женщины, постоянно пребывая в доме, могут внушать свои мысли детям, а дети когда-нибудь возмужают. Вот так с нашей помощью и сделают мужчины то, что должны сделать, и избавят племя от Иезекиля.
Она помолчала немного, но тут же продолжила:
– Но откуда мне знать, может, то, что мне известно о делах Иезекиля и о чем я догадываюсь, мужчинам давно известно. Возможно, они уже решили между собой разоблачить его. Разве не отказались некоторые мужчины повиноваться ему и не отделились от племени до тех пор, пока Иезекиль будет в нем? Разве не удалил сам Иезекиль некоторых из них после того, как перестал им доверять? Значит, решено. Начну с женщин племени и положусь во всем на Аллаха.
Сказала она: «Положусь во всем на Аллаха», как научили ее когда-то и как научено было племя по вере Иосифа и Махмуда, и встала, чтобы идти подговаривать женщин племени, начиная с родственниц и ближайших подруг, о которых ей было известно, что их отцы и мужья к Иезекилю добрых чувств не питают.
Спросила мать Ляззу, когда возвратилась та домой в один из дней:
– Где ты была?
– У соседских девушек.
– И что вы там делали?
– Так, девичьи разговоры. А скажи, мам, разве не говорила ты мне, что Иезекиль на тебе женится? Уже несколько лет прошло, а он все никак не соберется. Чего он ждет? Когда наконец повзрослеет или когда ты повзрослеешь?
Почувствовала шейха в этих словах издевку в отношении нее и Иезекиля. Поэтому встала она и влепила Ляззе пощечину, да так сильно, что у той потекла из носа кровь. Лязза защищаться не стала, а только сказала:
– Не заслужила я, чтобы ты меня била. Лучше бы ты вообще меня не родила.
Мать попыталась ударить ее еще раз, но рука ее вдруг ослабла, и вместо этого она обняла Ляззу и, горько заплакав, стала вытирать кровь с ее лица. Потом забилась в дальний угол шатра и, думая, что Лязза ее не слышит, стала там причитать:
– Да отомстит Аллах тебе за нас, Иезекиль, да проклянет Аллах твою слабость, о отец Ляззы! Ах, если бы ты меня очаровал, если бы заставил меня бояться наказания, я бы не дошла до жизни
– Мам, – подошла к ней Лязза, – сделай же что-нибудь, чтобы злые языки перестали тебя обсуждать, всех нас ославляя. Если не можешь заставить его жениться, оставь его.
– Я все равно выйду за него, Лязза, – отвечала мать с ненавистью, а не с уверенностью в голосе, – выйду, а потом уже будь что будет.
– Но он ничего не стоит, мам, и отношения его с тобой не искренние, и жениться на тебе он не собирается. Все, чего он хочет, это поскорее добиться желаемого. Если бы он хотел на тебе жениться, он не стал бы тогда обольщать меня.
– Все это мне известно, но все равно я за него выйду. Заставлю его жениться, да посрамит его Аллах. Но ты молчи о том, что я тебе сказала, молчи, дочь моя.
– Тайна твоя – моя тайна, мам, и то, что ты сейчас мне сказала, считай, бросила на дно колодца.
Иезекиль обдумывал разные варианты, как избавиться от шейхи. И всякий раз, сочинив очередной план, к своему сожалению обнаруживал, что этот план не годится. Подумывал он и о том, чтобы жениться на Ляззе.
– В этом случае история с матерью закончилась бы сама собой, – размышлял он. – Но Лязза, похоже, в восторг от этого плана не придет, и нельзя надеяться, что она согласится, по крайней мере, пока ее мать будет жива. А если шейха вдруг умрет, тогда уже ничто не помешает ее дочери стать моей женой, тем более, что я стал шейхом племени. Я богатейший из шейхов племен, хозяин одной из бесподобных башен, наполненных золотом и деньгами и воистину ставших высоким символом моего могущества и могущества племени румов. Но… но она все равно за меня не выйдет, пока ее мать не умрет. Ничего, поскорбит несколько дней, а потом согласится.
Мысли продолжали лезть ему в голову, не давая покоя.
– А что, если Лязза догадается, что за смертью ее матери стоял я? Не значит ли это, что я потеряю ее, после того как потеряю мать? Потом потеряю племя, а потом и все остальное.
От последней мысли он вздрогнул.
– Нет, нет, я не могу расстаться с деньгами, ведь деньги – главный нерв этой жизни. Если я потеряю деньги, потеряю и все свои связи и конторы. Что мне останется после этого? Не за высокую же нравственность станут люди мне повиноваться? Или, может, за мудрость и честность, добродетель и благородство? – говорил он себе с горькой издевкой.
– Нет, только не деньги. Без денег не останется ни сети моих соглядатаев, ни торговых контор, ничего. Только не это! Если я потеряю деньги, кончились мои дни, ведь деньги позволяют мне влиять на народы и племена, это главное средство, позволяющее мне влиять на одних, привлекая их к себе, и ослаблять других или, на– против, усиливать их, если они согласны с моим верховенством. Если я расстанусь с племенем аль-Мудтарра, ничего страшного, ведь сам я не из него родом. Когда бы не слабость и несерьезность их прежнего шейха, ни за что не сделали бы они меня своим шейхом. С другой стороны, если уйдет от меня племя и шейхство, что мне делать с моими конторами и делами, куда девать деньги? Кто откроет мне дверь, когда люди узнают мою историю с племенем аль-Мудтарра? Как бы еще не прикончили за это. Вижу я в глазах молодежи, хоть рты их пока и закрыты, что ненавидят они меня, а за ними стоят еще и те, кто отказался мне повиноваться. Нет, стоит только потерять положение шейха, как я потеряю и все остальное, возможно и жизнь. А союзника моего, шейха племени румов, все больше ненавидят за сговор со мной и за то, что он пришел сюда из-за моря. Стоит ему вернуться в свои земли и разорвать наш союз, как это же поколение, в крайнем случае следующее, уже не будет испытывать к нему неприязни. Тут он немного пришел в себя.