Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
— Ебена мать! — воскликнул вдруг Филя, забыв от восторга английский. — Цветок!
И правда, это был цветок, простенький, невзрачный, похожий на цветок земляники — но самый настоящий…
До границы снегов нам оставалось пройти метров восемьсот.
Собачья упряжка — устройство, на первый взгляд, примитивное, но без капрала— радиста по фамилии Андервуд, чемпиона «Юконской тропы» тридцать восьмого года, нам бы с нею никогда не справиться. Теперь, когда основной груз ехал сам, а мы догоняли его на коротких широких лыжах, все стало напоминать воскресную прогулку. Если верить карте, до аэродрома было рукой подать.
— Привал! — скомандовал я наконец.
Вот теперь можно было слегка и покартографировать…
Интересно, засекли нас немцы или еще нет?
Ян и радист развернули свое хозяйство и присосались к эфиру. Морпехи сошлись в кружок, как бы для инструктажа, а когда разошлись, на том месте остался стоять припавший к теодолиту Трумэн-младший. На его розовом лице кто-то дорисовал маскировочным карандашом недостающие очки в мощной оправе.
— Двигаться! — напомнил я. — Всем постоянно двигаться! Они не должны нас сосчитать!
Потому что Филя в маскхалате и с пулеметом залег вон за тем торосом…
— Путь свободен, сэр! — Грейнджерфорд казался веселым и спокойным, но честь он отдавал рукой с зажатым в ней ножом. — Ворота открыты! Добро пожаловать в ад!
— Нож спрячьте, сержант, — сказал я.
Он с недоумением уставился на свою руку. Потом вытер лезвие о штанину и попытался разжать пальцы.
— Простите, сэр, — пробормотал он смущенно. — Опять заклинило…
Да, мы прошли бы мимо этих ворот в двух шагах — и не увидели бы ничего, кроме льда. Но сейчас стальная плита была сдвинута и блокирована изломанным и простреленным Трумэном-младшим. Из туннеля тянуло теплом и казармой.
Трупы в сероватых маскировочных комбинезонах так и валялись у входа. Одно из лиц показалось мне знакомым. Я присмотрелся. Это был художник, создававший образ идеальной арийской женщины.
Похоже, что группе «Форум» в Европе делать было нечего. Институт «Аненэрбе»переехал немного южнее…
— Переодеваться, — велел я.
Нелепо быть в полярных льдах одетому как на парад — но расчет был на психологическое подавление. Ты сидишь два года в подземелье, неохотно бреешься, с еще большей нехотой пришиваешь пуговицы и штопаешь прорехи на постепенно истлевающем мундире — и вдруг навстречу тебе выходит благоухающий кельнской водой номер шесть бригадефюрер СС с айзенкройцем у горла и неизбежным, как рок, моноклем в глазу в сопровождении затянутых в лакированую кожу автоматчиков, — тут первым делом вытянешься и проздравствуешь покойного Гитлера, а уж вторым — сообразишь, если успеешь, что никакой посторонний генерал здесь объявиться не может…
Туннель вел полого вниз и точно на юг. Лампы, расположенные через каждые пятьдесят шагов, горели вполнакала. Наши шаги гулко отражались от металлических панелей стен, местами тронутых ржавчиной.
— Не один год строились, — пробормотал Ян.
На спине его с тихим шорохом крутилась катушка. Каждые пять минут мы останавливались, Ян подключался к проводу, и оставшийся на поверхности радист давал сигнал: тревоги пока нет. Когда тревога прозвучит, радист должен будет поджечь термитный пакет и приварить створку ворот к рельсу. Тогда ворота уже нельзя будет закрыть.
Но это вовсе не значит, что помощь придет немедленно. Нужно дать разгореться праведному гневу адмирала…
Решетка перегораживала туннель, и часовой оторопело смтрел на нас сквозь нее.
— Открывайте, — каркнул я. — Немедленно!
Секундного замешательства было достаточно, чтобы я взял солдата.
— Да, рейхсфюрер! — выдохнул он.
Решетка поехала в сторону — с лязгом и скрипом.
— Где Зеботтендорф? — спросил я.
— Полагаю, в лазарете у фюрера, — сказал часовой.
— Когда сменяешься?
— Через полтора часа, рейхсфюрер!
— Молодец! — сказал я.
— Хайль Гитлер!
Ах, как приятно иметь дело с немцами…
— Спать, — приказал я. — Глаз не закрывать. Решетку тоже. Вам могут присниться американские солдаты — не бойтесь и поднимите руки. Во сне они вам ничего не сделают.
Мы двинулись дальше.
— Какой у вас превосходный немецкий, — с завистью сказал Флеминг.
— Терпеть его не могу, — признался я. — Потом хочется вымыть рот с мылом.
Проводника мы нашли в караульном помещении. Начальник караула штурмбанфюрер Фридрих Кассовский любезно согласился сопроводить нас к нынешнему директору института.
Мы выходили из караулки, когда зазвенели колокола громкого боя.
— Что это, штурмбанфюрер? — спросил я.
Он посмотрел на часы и произвел в уме какие-то вычисления.
— Плановая учебная тревога, рейхсфюрер, — отрапортовал он.
Так, подумал я. Сейчас они вылезут изо всех щелей наверх, увидят эсминец, увидят трупы патруля, увидят радиста: впрочем, не все успеют увидеть радиста, многих он успеет увидеть раньше: за спиной капрала Андервуда более сорока рейдов во Францию и Бельгию; М. всегда использовал только первоклассные кадры.
— Ян, предупредите капрала, — сказал я по-английски.
— Да, сэр, — ответил Флеминг. — Ему уходить или держаться?
— По обстановке.
— Да, сэр, — повторил Флеминг и занялся своим телефоном. Кассовский тупо смотрел на нас.
— Ловко это у вас получается, сэр, — сказал Флеминг, когда мы двинулись дальше.
— Это что, — похвастался я. — Мне случилось провезти через турецкую таможню подлинный щит Ахилла, не заплатив ни единого пиастра.