Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума
Шрифт:
Но, падая, гигант схватил Коломийца за ногу.
Миг длилось борение. Николай Степанович держал Коломийца за стальное запястье, понимая, что его слабые силы вряд ли что решают. Запрокинутое лицо висящего побагровело. Потом что-то затрещало, Коломиец заорал неслышно: а потом был какой-то провал. Долгий-долгий провал. :Коломиец лежал на настиле, огромный и черный, как выброшенный из моря кит. Рядом сидел Тигран и плакал, сжимая в руке клок белой шерсти.
Остолбеневший Василий смотрел на них через пропасть. Из глубины поднимался дым.
Там все было раскалено добела, но почти в самом центре обозначилось черное пятно. И оно заметно расширялось…
— Тигр, — сказал Николай Степанович, — сделай одолжение: принеси снизу мой рюкзак.
И Тигран побрел, не вытирая слез, исполнять поручение.
— Женя, как ты?
— О-ох: — Коломиец приподнялся на локте, подтянул ногу, посмотрел. Ботинок его был изодран, располосован, а вместо подошвы белел носок. — Ни хрена себе тварюшечка: где ты только таких находишь?
— Да вот: сами приходят…
Вернулся Тигран.
Николай Степанович достал последние три бутылки с тьмой, вывернул из гранаты взрыватель и прикрутил его сбоку. Посмотрел вниз. Картина солнечного затмения: черный круг с пылающим венцом. Разобьются и так, но на всякий случай: Он вынул чеку, отпустил скобу предохранителя — глухо бухнул капсюль, зашипела трубка — и разрешил бутылкам падать.
Раз: два: три…
Будто облако закрыло картину солнечного затмения, все кончилось, и можно прятать закопченные стекла: Потом холмик тьмы вырос над жерлом шахты, опустился, растекся — осталась матово-черная лужица.
— Все.
Брюс стоял. Левая рука его плетью свисала вдоль туловища. За спину, распорядился он. Поднял правую руку. Колька, помогай. «Бахарма тудакаваши арма:»
Маревом подернулась башня. «:стха марва прахован:»
Земля задрожала. Потом мерцающий свет окутал все вокруг. Башня теперь казалась миражом, чем-то чужеродным, неправильным. «:ицхи ицхи стхабрахабарн:»
Все померкло. Башня теперь будто висела в воздухе, размывалась с краев, таяла, таяла: Это было не настоящее исчезновение, но никто теперь на сумеет найти ее…
Зубчатые силуэты елей проступили там, где была башня. Брюс вздохнул и сел на землю. У него пошла кровь носом.
— Готово, Яков Вилимович…
—:обуза вам…
— Зачем ты так говоришь, неправда это.
— :помочь: нет, как: падаль…
Он опять упал и потерял сознание.
Коломиец не мог идти сам, нога стремительно опухала, чернела; его вели под руки Тигран и Василий. Вертолет возвращался. Сесть он все равно не мог, надо было куда-то выбираться из хворостяного леса. На крышу Коломийцу не забраться, кожа на руках полопалась, под ногтями кровь — и это уже не говоря о Брюсе…
— Да что мы мудрим, — сказал Василий, — вон же машина, поехали до берега…
Так они и сделали.
Вертолет прошел над ними низко и скрылся. Плиты дороги уложены были неровно, машину ритмично било — как на старых железных дорогах. Паровоз с медным орлом на груди, желтые и голубые вагоны, красный вокзал: запах угля и дегтя: узкий перрон, носильщики в зеленых тужурках: Царское Село…
Дорога. Река.
Вертолет ждал их. Илья сидел на ступеньке трапа. Увидев машину, встал, побежал навстречу. Потом оглядел всех, ничего не сказал и побрел обратно, сгорбившись…
Шестое чувство. (Подмосковье, 1948, август)
Он спускался по лестнице в халате, зеленом с золотом. Пистолетик-пукалка плясал в руке.
— Кто здесь? Почему?.. — голос сорвался.
Я встал.
— Жданов Андрей Александрович?
— Кто вы и что вам нужно?
— Вы арестованы.
Тысячу раз я видел эту сцену почти наяву, и вот сейчас, когда все свершалось, чувств я никаких не испытывал. Разве что гадливость.
— Предъявите ордер, — сказал он сипло.
— Ордер? Мне не нужен ордер. Неужели вы меня не узнаете?
— Без ордера… Горюнов!
— Можете не кричать, мы здесь одни. Охрана отдыхает. Да положите вы свой пистолет, он вам мешает думать.
Он удивленно посмотрел на дамский «вальтер» у себя в руке и сунул его в карман.
— Пойдемте в машину, — сказал я. — Руки примите за спину.
— Кто вы? — еще раз спросил он.
— Когда-то мое имя было известно каждому культурному русскому человеку, — со вздохом сказал я. — Правда, с тех пор произошло немало прискорбных событий.
— Какой-то эмигрант…— судорожно пробормотал он. — Что? Война? Десант?
Москва захвачена?
— Все проще, — сказал я. — Создана Особая тройка: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святый. Мне поручено препроводить вас…
— Ордер! Без ордера не имеете права… Я требую понятых! Я буду звонить товарищу Сталину!
— Что он тут вопит? — сказал, входя, Великий.
— Ордер требует, mon prince.
— Семен Павлович?! — изумился Жданов. — Что вы здесь?..
— Справляю обязанности, — сказал Великий. — Какая же экзекуция без медикуса?
— Экзекуция? К-казнь? — Жданов покачнулся и начал закатывать глазки.
— Стоять! — тихо сказал я, и Жданов замер.
— Смотри, Колька, если он мне машину обдрищет — сам убирать будешь, — сказал Великий.
— Не обдрищет, — уверил я его. — Вы же постараетесь удержаться, Андрей Александрович?
Он покорно кивнул.
И — потащился к двери.