Посмотри в глаза чудовищ
Шрифт:
– Папа Хэм пытался выразить это в словах, но даже у него не получилось, – сказал я. – Он назвал нас – тех, кто на передовой, – просто «хорошими людьми». И это, как ни странно, тоже ложь. Потому что и с той стороны сидят хорошие люди. И хотят сделать своих противников еще лучше.
Аттила помедлил, прежде чем перевести мою реплику на венгерский. И все же перевел.
– Будет очень жаль, Ник, если тебя убьют, – сказала Марта.
– Да, – согласился я, – мне тоже будет очень жаль. Мне будет не хватать себя.
Она не засмеялась. Должно быть, я пошутил неудачно.
Увы! Я мог
…Когда на заседании Капитула великие таинники разъяснили мне причину резкого моего омоложения и некоторые другие обстоятельства, связанные с предстоящим заданием, я был готов их поубивать. В место, куда меня намеревались направить, мог проникнуть только юноша-девственник… А начала операции пришлось ждать более двух лет!
Шел второй час ночи. В два Аттиле, мне и Коминту – в отряде его знали как Алешу – надлежало провести патрулирование до моста Елизаветы. Под покровом темноты могли высадиться ударные группы.
Аттила шел как самый опытный боец, я – как юркий пролаза, а Коминт старательно изображал звериное чутье слепца.
Как отделаться от Аттилы, я еще не решил.
Вдали вдруг загрохотало с утроенной силой. Я подошел к окну. Где-то в стороне Чепеля разгоралось пламя.
– Когда я пробирался через русские позиции, – сказал я, – то видел десятки расстрелянных офицеров. Чекисты их даже не прячут. А вы не снимали своих чекистов, пока у них не отгнивали ноги. В общем, хорошие люди везде сосредоточены на передовой. Негодяи предпочитают отдавать приказы.
– Ты еще скажи, что никто не виноват, – как-то испуганно произнес Иштван.
– Если разбираться внимательно – то да. Никто.
– Что же ты воюешь?
– Не знаю. Наверное, это вроде выпускного экзамена…
– И ты бы мог точно так же воевать за большевиков?
– Нет. Но вот если бы родился там…
Коминт зашевелился в углу, и тут же поднялся Аттила.
– Пора, ребята.
Было даже не слишком темно. Низкие облака, подсвеченные далеким пожаром, роняли вниз ровный, серый, бестеневой, какой-то моросящий свет. Закопченные стены лабораторного корпуса остались позади, и вскоре ровная поверхность стала ощутимо подниматься. Слева оставались виноградники, справа все более отчетливо вырисовывался далекий силуэт университета; позади здания что-то тоже горело.
– Где-то здесь, по преданию, скрыта гробница Аттилы, – сказал Аттила. – Это был такой знаменитый завоеватель. Будто бы вся гора Геллерт – холм, насыпанный рабами.
Я вздрогнул. Нас слишком упорно приучали к мысли, что телепатии не существует…
– И французы до войны здесь рыть пытались, и немцы в сорок четвертом. Даже Шлиман в свое время приезжал копаться, но, говорят, нашел такое, что в полчаса свернул лагерь, рассчитал рабочих, первым же поездом умчался в Берлин – и с тех пор никаких раскопок не вел. Как отрезало.
– Когда-нибудь эти археологи докопаются до ада, – сказал я.
Все три недели, проведенные в отряде, я по крупицам собирал и складывал в картину разрозненные сведения, касающиеся этой гробницы. Сегодняшнюю ночь я выбрал для вылазки к тому месту, которое было несомненным
Старички в Будапеште, как и везде, невероятно словоохотливы и горазды на страшные байки. Знай я венгерский, установить вход в гробницу можно было не за три недели, а за три дня. А если бы не стреляли – то и за день.
Но именно потому-то здесь и стреляли…
Аттила знаком велел нам лечь, и мы легли. Две и потом еще две тени беззвучно пересекли наш путь.
Они шли вдоль реки и вряд ли были советскими разведчиками. Скорее всего такие же повстанцы, как и мы. Координации в действиях не существовало никакой.
Там, где находился Чертов колодец, было почему-то светлее.
– Аттила, – шепнул я, – смотри…
Он стал смотреть. И, наверное, что-то увидел, потому что вынул нож.
И через секунду я тоже увидел…
Трудно описать словами то, чего на свете не бывает. Так выглядят чудовища из страшного сна, который вы забываете сразу, как проснетесь. Остается только липкий пот, сердцебиение и боязнь темных углов.
С другой стороны, это был безусловный обман зрения. Чудовище состояло из темных кустов, световых пятен, травы, какого-то шеста с висящей тряпкой… Но мы – все трое, и «слепой» Коминт тоже – видели его настолько непреложно, что сомневаться в истинности картины не приходилось.
Чудовище двигалось, изгибало спину, переставляло лапы… Пасть его раскрылась, и далекий раскат орудий обозначил его рев.
Тень – из тех, пересекших нам путь? – обреченно поползла к нему, упала… Когтистая лапа мелькнула неуловимо быстро, и тело кувыркнулось над землей – уже неживое. И тут же сверкнула вспышка взрыва, заставившая нас надолго ослепнуть, но вот звук – звук так и не пришел, погаснув в пространстве десяти шагов…
На том берегу ударили два пулемета. Сиреневые пули по крутой дуге, подобно струям фонтана, перелетали Дунай и широко сыпались вокруг нас, как мертвые светлячки.
Потом все стихло.
Чудовища больше не было.
Труп лежал совсем рядом с нами. Чуть дальше – еще один…
– Посвети, – прошептал Аттила.
Я вытащил свой трехцветный фонарик.
Человек, лежащий перед нами, был одет в обтягивающий черный трикотажный костюм. На голове был шлем вроде танкистского с большими наушниками. По груди его будто проехал грузовик…
У второго была раскроена голова, зато знак на груди уцелел: силуэт летучей мыши в светлом круге.
– Интересно… – сказал Аттила и осмотрелся. – А где еще двое?