Посмотри в глаза чудовищ
Шрифт:
– Папа Хэм пытался выразить это в словах, но даже у него не получилось, – сказал я. – Он назвал нас – тех, кто на передовой, – просто «хорошими людьми». И это, как ни странно, тоже ложь. Потому что и с той стороны сидят хорошие люди. И хотят сделать своих противников еще лучше.
Аттила помедлил, прежде чем перевести мою реплику на венгерский. И все же перевел.
– Будет очень жаль, Ник, если тебя убьют, – сказала Марта.
– Да, – согласился я, – мне тоже будет очень жаль. Мне будет не хватать себя.
Она не засмеялась. Должно быть, я пошутил неудачно.
Увы! Я мог позволить себе лишь глядеть да вздыхать.
…Когда на заседании Капитула великие таинники разъяснили мне причину резкого моего омоложения и некоторые другие обстоятельства, связанные с предстоящим заданием, я был готов их поубивать. В место, куда меня намеревались направить, мог проникнуть только юноша-девственник… А начала операции пришлось ждать более двух лет!
Шел второй час ночи. В два Аттиле, мне и Коминту – в отряде его знали как Алешу – надлежало провести патрулирование до моста Елизаветы. Под покровом темноты могли высадиться ударные группы.
Аттила шел как самый опытный боец, я – как юркий пролаза, а Коминт старательно изображал звериное чутье слепца.
Как отделаться от Аттилы, я еще не решил.
Вдали вдруг загрохотало с утроенной силой. Я подошел к окну. Где-то в стороне Чепеля разгоралось пламя.
– Когда я пробирался через русские позиции, – сказал я, – то видел десятки расстрелянных офицеров. Чекисты их даже не прячут. А вы не снимали своих чекистов, пока у них не отгнивали ноги. В общем, хорошие люди везде сосредоточены на передовой. Негодяи предпочитают отдавать приказы.
– Ты еще скажи, что никто не виноват, – как-то испуганно произнес Иштван.
– Если разбираться внимательно – то да. Никто.
– Что же ты воюешь?
– Не знаю. Наверное, это вроде выпускного экзамена…
– И ты бы мог точно так же воевать за большевиков?
– Нет. Но вот если бы родился там…
Коминт зашевелился в углу, и тут же поднялся Аттила.
– Пора, ребята.
Было даже не слишком темно. Низкие облака, подсвеченные далеким пожаром, роняли вниз ровный, серый, бестеневой, какой-то моросящий свет. Закопченные стены лабораторного корпуса остались позади, и вскоре ровная поверхность стала ощутимо подниматься. Слева оставались виноградники, справа все более отчетливо вырисовывался далекий силуэт университета; позади здания что-то тоже горело.
– Где-то здесь, по преданию, скрыта гробница Аттилы, – сказал Аттила. – Это был такой знаменитый завоеватель. Будто бы вся гора Геллерт – холм, насыпанный рабами.
Я вздрогнул. Нас слишком упорно приучали к мысли, что телепатии не существует…
– И французы до войны здесь рыть пытались, и немцы в сорок четвертом. Даже Шлиман в свое время приезжал копаться, но, говорят, нашел такое, что в полчаса свернул лагерь, рассчитал рабочих, первым же поездом умчался в Берлин – и с тех пор никаких раскопок не вел. Как отрезало.
– Когда-нибудь эти археологи докопаются до ада, – сказал я.
Все три недели, проведенные в отряде, я по крупицам собирал и складывал в картину разрозненные сведения, касающиеся этой гробницы. Сегодняшнюю ночь я выбрал для вылазки к тому месту, которое было несомненным входом в склеп: к Чертову колодцу, расположенному на склоне горы Геллерт. Это был на самом деле старый колодец, высохший, полузасыпанный. Неоднократно вблизи колодца находили мертвых детей, но промежутки между убийствами были так велики, что об одном маньяке речи быть не могло: здесь управились бы только три-четыре поколения. Подозревали некую изуверскую секту, обязательных в таких случаях евреев, оборотней, вампиров… Говорили, что если бросить камень в колодец в ночь новолуния, то камень этот вылетит обратно со страшным воем, а бросавшему век не будет удачи в любви. И много чего другого говорили такого, чему разумный человек никогда не поверит.
Старички в Будапеште, как и везде, невероятно словоохотливы и горазды на страшные байки. Знай я венгерский, установить вход в гробницу можно было не за три недели, а за три дня. А если бы не стреляли – то и за день.
Но именно потому-то здесь и стреляли…
Аттила знаком велел нам лечь, и мы легли. Две и потом еще две тени беззвучно пересекли наш путь.
Они шли вдоль реки и вряд ли были советскими разведчиками. Скорее всего такие же повстанцы, как и мы. Координации в действиях не существовало никакой.
Там, где находился Чертов колодец, было почему-то светлее.
– Аттила, – шепнул я, – смотри…
Он стал смотреть. И, наверное, что-то увидел, потому что вынул нож.
И через секунду я тоже увидел…
Трудно описать словами то, чего на свете не бывает. Так выглядят чудовища из страшного сна, который вы забываете сразу, как проснетесь. Остается только липкий пот, сердцебиение и боязнь темных углов.
С другой стороны, это был безусловный обман зрения. Чудовище состояло из темных кустов, световых пятен, травы, какого-то шеста с висящей тряпкой… Но мы – все трое, и «слепой» Коминт тоже – видели его настолько непреложно, что сомневаться в истинности картины не приходилось.
Чудовище двигалось, изгибало спину, переставляло лапы… Пасть его раскрылась, и далекий раскат орудий обозначил его рев.
Тень – из тех, пересекших нам путь? – обреченно поползла к нему, упала… Когтистая лапа мелькнула неуловимо быстро, и тело кувыркнулось над землей – уже неживое. И тут же сверкнула вспышка взрыва, заставившая нас надолго ослепнуть, но вот звук – звук так и не пришел, погаснув в пространстве десяти шагов…
На том берегу ударили два пулемета. Сиреневые пули по крутой дуге, подобно струям фонтана, перелетали Дунай и широко сыпались вокруг нас, как мертвые светлячки.
Потом все стихло.
Чудовища больше не было.
Труп лежал совсем рядом с нами. Чуть дальше – еще один…
– Посвети, – прошептал Аттила.
Я вытащил свой трехцветный фонарик.
Человек, лежащий перед нами, был одет в обтягивающий черный трикотажный костюм. На голове был шлем вроде танкистского с большими наушниками. По груди его будто проехал грузовик…
У второго была раскроена голова, зато знак на груди уцелел: силуэт летучей мыши в светлом круге.
– Интересно… – сказал Аттила и осмотрелся. – А где еще двое?