Посмотри в глаза чудовищ
Шрифт:
– Так это же «Вестсайдская история» получится, – заметил Габриэль.
– Что получится? – упавшим голосом спросил Атсон.
– «Вестсайдская история», – повторил Габриэль. – Натали Вуд, музыка Бернстайна…
– Тогда я не понимаю, кто сидит в Синг-Синге, – сказал Атсон. – Эсхила грабят, Шекспира грабят… Я и говорю – закат Европы. А заодно – и Америки. Надо выпить, ребята, душа горит.
Литературное чутье остановило Атсона не где-нибудь, а возле кафе «Клозери де Лила».
– Плохой писатель Хемингуэй, – сказал гарсон. – Что это за творец, у которого
В кафе мы вошли с важностью и степенностью артиллерийского снаряда на излете. Габриэль все объяснил своим коллегам, и нас «с великим бережением» усадили за любимый столик нелюбимого гарсоном Хемингуэя. Именно здесь, по авторской легенде, был написан рассказ «У нас в Мичигане» и начало «Фиесты». По стенам висели автографы и наброски великих.
Нам подали большую менажницу с холодными закусками, по большой порции палтуса в кляре и огромный графин белого вина.
– Здешний уксус мне надоел, – сказал Атсон. – И никогда на столах нет кетчупа.
– И тертой редьки нет, что характерно, – сказал я.
Гарсон ничего не говорил и только шевелил челюстями, словно и не толокся целый день возле кухни. Хотя ничего удивительного…
Я помахал рукой официанту.
– Принесите нам водки, «Смирновской», со льда. И пива, темного, густого, чешского.
Глаза официанта на мгновение увеличились, но он вышколенно кивнул и бросился выполнять заказ. Психов это кафе на своем веку повидало больше, чем Канатчикова дача.
Секунд через шесть он вернулся, неся три рюмки и три бутылочки.
– Вы меня плохо поняли, друг мой, – сказал я. – Когда говорят «Смирновской» со льда, разумеют целую бутылку, лучше литровую. Запотевшую, со слезой.
– О-ла-ла! – обрадовался официант и добавил по-русски: – Le zapoy!
– О нет, – сказал я. – Это еще не zapoy. Это пока еще называется guljaem!
– Guljaem! – с еще большим восторгом воскликнул официант и пропал.
Возвращался он, танцуя. Исполинская бутыль «столового вина № 21», действительно запотевшая, была оборудована хитроумным гидравлическим устройством, позволяющим наполнять рюмки, не тревожа всего вместилища. На нас начали оглядываться.
– Галлон, – с тихим благоговением сказал Атсон. – Как давно я не видел живого галлона!
На лице Габриэля отразился экзистенциальный ужас. Должно быть, он понял в эту секунду, что выбор им уже сделан, и выбор этот роковой.
– Бесподобно, друг мой! – воскликнул я. – А теперь – не найдется ли в вашем гостеприимном заведении хотя бы один стакан с семнадцатью гранями?
Официант выронил поднос, но успел его подхватить.
– Да, месье. Один должен быть. Но это не простой стакан. Когда месье Шаляпин демонстрировал мощь своего голоса, именно этот стакан из дюжины выдержал. Только не разбейте его.
Стакан принесли в серебряном подстаканнике. Я осторожно извлек священный сосуд из оправы и водрузил его на середину стола.
– Друзья мои! – Я встал. –
Мы встали и выпили – еще из тех первопринесенных маленьких рюмочек.
– А теперь, Билл, я хочу продемонстрировать вам приготовление знаменитого коктейля «Йорз»… Позвольте вашу недокуренную сигарету.
С некоторой оторопью он протянул мне дымящийся окурок. Я двумя пальцами взял этот еще теплый трупик и бросил на дно стакана. Все неотрывно смотрели на меня.
Окурок я залил водкой. Коротко зашипело, взлетел парок.
– Смотрите, Билл. Ровно половина объема – водка.
– Да-да.
– Теперь берем пиво…
Я долил водку пивом – вровень с краем. Пенный ободок быстро истаял.
– Вот и все, Билл. Теперь вам остается выпить это.
– С окурком?
– Можете его потом выплюнуть, это не возбраняется.
– Понятно. Хм… – он оглядел публику. Публика притихла и смотрела внимательно: что же будет. – Если сегодня вы доберетесь до Сартра, заделайте ему такой же коктейль, только вместо окурка бросьте туда муху.
Он опрокинул в себя стакан, потом деликатно нагнул голову и выплюнул окурок в горсточку.
– Долго ждать? – спросил он.
Я посмотрел на часы.
– Минут десять. Потом наступает трупное окоченение.
Атсон закурил новую сигарету и стал вместе со всеми ждать окоченения.
– Да? – сказал Габриэль. – А сами-то вы что же?
– Нет проблем, – сказал я, отнял у Атсона сигарету и повторил всю процедуру. Ксерион в организме имеет счастливое свойство сжигать алкоголь, об этом его побочном действии я не говорил Атсону, умиравшему от лучевой болезни в больнице «Маунт-Синай». Сам же Билл свою непоколебимую крепость объяснял наследием Атсона-старшего. К сожалению, весть о том, что Билл попал в плен к японцам, угробила славного старика…
Атсон все не коченел, и Габриэль решил вступиться за честь la belle France.
– Вот теперь можно и к Сартру, – весело сказал он, оставшись в живых.
– К дьяволу Сартра, – сказал Атсон. – Плохой писатель, пить не умеет.
– Фицджеральд тоже не умел пить, – сказал я.
– А если бы умел, вы представьте, какой великий был бы писатель! – воскликнул Атсон. – Не хуже Берроуза…
– Не хуже, – мотнул я головой. – Ну вот настолечко не хуже.
– А Бальзак умел пить? – спросил Атсон. Габриэль поглядел на него с уважением, да и я, признаться, оторопел. Отличных дочек родила старине Биллу его легкомысленная кинозвездочка, прямо ликвидация безграмотности в Тверской губернии силами комсомолок…