Посмотри в глаза чудовищ
Шрифт:
Радостный вопль и удаляющийся топот.
– Степаныч, – прошептал Филя, – давай-ка выбираться. Не нравится мне…
Мне тоже не нравилось. Забавы у Зеботтендорфа могли быть самые разные.
И тут началась стрельба. И новые крики – уже не радости, а ужаса. Визг. Мужской визг.
Я почти протиснулся через узкий ход, когда мимо пронесся солдат со снесенным начисто подбородком. Рухнул, разметав руки – будто налетел на невидимую веревку. Филя жарко дышал мне в шею. Та же невидимая веревка вдруг потянула солдата обратно. Он слабо цеплялся за ковер.
– Командир… – Филя через плечо подал мне две связанные противотанковые гранаты. Сам он их, понятно, бросить не мог.
Я выдернул чеку и, не высовываясь, послал связку налево – туда, где происходило что-то страшное. Последние звуки, которые я слышал, пока не оглох от взрыва, – чавканье и хруст костей…
Совершенно не помню, как мы бежали к выходу. Черная заслонка медленно опускалась. Мы прокатились под ней, и я краем глаза успел заметить приближающуюся к нам чудовищную бабу с исполинскими грудями и руками, достающими до земли. Она была совершенно голая, и складчатая кожа ее отливала металлом.
Как долго потом я видел ее в кошмарах…
Заслонка опустилась, и мы остались в темноте.
– Нет, командир, – сказал Филя, медленно вставая и отряхиваясь, – не для себя немцы эту войну начали…
Я счел за лучшее промолчать.
…Пять или шесть эсэсовцев и с ними кто-то гражданский, но с автоматом, били вдоль коридора, и им оттуда отвечали трассирующими выстрелами. В два ствола – в спину – мы срезали их всех.
– Эй! – крикнул я. – Флеминг, это вы?
– Да, Ник! – долетело оттуда.
Филя деловито собирал рожки с патронами. Я смотрел, как бы кто не подобрался к нам сзади. Но, видимо, наверху шел серьезный бой…
Их осталось четверо: сам Флеминг, сержант Грейнджерфорд и двое рядовых. Все были ранены, закопчены и страшно возбуждены. Сержант опирался, как на посох, на «MG-18».
– Черт возьми, Ян, почему вы ушли из бункера?
– Заработала эта ведьмина бочка, Бонд. Теперь там…
– Как это – заработала?
– Вы мне не поверите, но один из убитых воскрес. Немцы как раз штурмовали главный вход, выбили взрывом дверь, и нам было не до тыла. Он добрался до одной из бочек, что-то сделал с ней – и она начала раскаляться. Сейчас там озеро расплавленного металла…
– А тот парень?
– Сгорел. Его невозможно было оторвать от бочки…
– Значит, раскаляется…
– Да. Минут за пять раскалилась добела, потом начала плавиться. Жар все сильнее и сильнее…
Я посмотрел на индикатор, который дал мне М. Кристалл не светился.
– Надо выбираться наверх. Наши явно высадили десант. Кроме того, лупят из орудий…
– Это все так, Ян. Но, видите ли, мы нашли место хранения настоящего оружия возмездия.
– Еще одного? – спросил он с ужасом. – Другого?
Я кивнул.
– Что же это? Газы, бактерии? Чума?
– Железные солдаты. Оживленные. Я не думал, что у них это получится…
– Что же делать?
– Будем надеяться, что эти чертовы бочки достаточно могучи, чтобы прикончить тут все – и живое, и железное…
– Сзади пожар, сэр, – негромко сказал Филя.
– Вижу…
Дальний конец коридора багрово светился.
Судя по плану подземелья, вернуться на поверхность тем же путем, каким пришли, мы уже не могли. Но где-то невдалеке находилась еще одна ведущая наверх шахта…
То, что нас не перестреляли на выходе, было самым большим чудом этого дня.
– Майор Бонд, мне приказано немедленно сопроводить вас к командиру… – Сержант морпехов был бледен, как маскхалат.
– Нет, – решительно пресек я его речь. – Взрывчатку, мины – в руки и вниз! Еще не все сделано…
Короткое замешательство. Взрывчатка где-то в другом месте, мин нет. Ощутимое тепло из жерла шахты. Трупы в блекло-серых масккостюмах навалены волной. Никому неохота идти вниз, в крысиную темь. Оттуда выбираются по одному, по два сине-бледные люди, стоят, подняв руки. Их торопливо отводят в сторону. Наконец приносят взрывчатку. Я иду первым, расшвыривая встречных. Две пули засели в левом плече, они дадут о себе знать, но потом. Пока не больно. Мертвые эсэсовцы под ногами. Жар гонит на поверхность всех. Поворот, еще поворот. Флеминг хромает рядом, говорит что-то, я отвечаю – и тут же забываю и реплику, и ответ. Все уже кончено. Если стреляют, то в себя. Как здесь, например… и здесь. Ведут кого-то страшно знакомого, только потом понимаю: Гитлер. Какие-то бледные девки с черными кругами вокруг глаз. Еще поворот. Вот этот коридор и штольня. Морпехи обгоняют. Не только жар, но и дым, едкий дым. Противогазы. Резина обжимает лицо. Здесь.
Боюсь открыть калитку.
Открываю.
Темнота. Никто не стоит и не ждет.
Закладываем фугас, шнур в коридор – займется от огня. Бегом наверх.
Обжигает шею. Воздух полон огня. Горящие бумаги под потолком – навстречу.
Поворот.
Сюда!
Кто-то проскакивает и мечется теперь в дыму.
Сюда, солдат!
Бежим нестройной толпой.
Резина раскалена. Не выдерживаю, срываю маску.
Дым с запахом горящего камня.
Падаем на снег.
Взрыв, и взрыв, и взрыв под землей. Огонь и дым вылетают оттуда, где мы только что были. Раскат – земля трясется всерьез.
Мы отползаем, или нас оттаскивают. Рев.
Черно-дымный ком вылетает из жерла шахты и катится по снегу, не желая останавливаться. Автомобиль, маленький «Хорьх»-амфибия. Из него выпадает ком поменьше и катается по снегу. Пламя гаснет на нем, и черный закопченный человечек приподнимается на четвереньки…
Я почему-то заранее знаю, что это Зеботтендорф.
Дым бьет из шахты подобно черному опрокинутому водопаду. На небольшой высоте ветер перехватывает его и, распластывая, несет в море.
В море наш корабль, осевший на корму.
И вдали – высокие дымы эскадры…
Дальше был новый бег, по леднику, хватая ртом воздух. Зеботтендорф продолжал кричать: «Уходите! Уходите как можно дальше!» Он кричал это по-немецки, по-французски и по-английски, и – странное дело – ему как-то сразу поверили.
И потом, когда за спиной с грохотом армейского склада боеприпасов встала земля вперемешку со льдом и в небо ударил поток белого огня, мы были уже достаточно далеко, чтобы уцелеть.