Посол без верительных грамот (сборник)
Шрифт:
Но вот она, абсолютно неожиданная непредвиденность: псевдолюди среди людей! Да, конечно, ситуация прояснялась. Но свет, озаривший тьму, таил в себе больше загадок, чем сама тьма. Арману свойственна горячность мысли, он с убежденностью отстаивает все, что логично вытекает из посылок или фактов, его не останавливает невероятность следствий, неожиданность выводов.
Нет, но почему невероятность и неожиданность? Произошло лишь то, чего давно ожидали. Уже в древней литературе описывались встречи с иноземными существами, это была любимая тема – вторжение звездожителей на Землю, появление среди людей лазутчиков иных цивилизаций. Реально совершалось по-иному – лишь в прошлом веке космонавты человечества открыли разумные общества в ближайших районах Галактики, но все это были существа, далеко уступавшие людям в развитии. Правда, Андрей доказывает, что найдена цивилизация, безмерно превосходящая нас в могуществе, но та цивилизация отчаянно далеко, отнюдь не звездный сосед…
Генрих негромко сказал:
– Чему ты так поражаешься? Знакомство с Олли доказывает, что еще сто лет назад нас посещали звездожители.
Рой возвратился на свое место, выключил прозрачную стену и хмуро возразил:
– Ее мы привезли на Землю. Спенсера и Гаррисона мы не привозили. Псевдолюди появились сами. В стихийность их появления верить неразумно. Должна быть какая-то цель в их пребывании на Земле.
– И твое мнение, Рой?
– Зло! – твердо ответил Рой. – Присутствие Спенсера привело к аварии корабля. Гаррисон проник в лабораторию Андрея – Андрей едва не погиб.
– Однако Гаррисон покончил с собой, – заметил Арман. Он явно не разделял мнения Роя. – И перед смертью внедрил в болезненное сознание Генриха важнейшие для человечества математические истины.
– Я не знаю, почему он покончил с собой. А насчет истин – ты сам сказал: в болезненное сознание. А почему не в здоровое? Почему сам не опубликовал своих открытий? Твой пример как раз и доказывает, Арман, что добро совершилось в форме болезни, что оно несет в себе ненормальность. А это значит, что в нормальном бытии и Спенсер, и Гаррисон – вестники зла, в отличие от Олли, о которой я этого сказать не могу.
– Ты считаешь, что Олли и они – посланцы одной цивилизации?
– Ни утверждать, ни отрицать не берусь. Арман, тебе особое задание. Мы с Генрихом будем выяснять, какие все-таки депеши отправляет таинственная цивилизация на Кентавре, а ты займись поисками новых псевдолюдей. Продолжай проверку мозговых излучений. И особенно выискивай те, которые по характеристике…
– …совпадают с видениями Генриха и снами Артемьева, так? Будет исполнено! – Арман, получая четкие задания, любил говорить четко.
3
Директор положил фотографию на стол.
– Расшифровка будет проецироваться на экран. Вот снимок Кентавра-3.
Это было обычное шаровое скопление, каких на границах Галактики больше сотни: диаметр около сорока парсеков, а в этом сравнительно небольшом объеме подсчитано почти сто пятьдесят тысяч ярчайших звезд.
– На вас работают все механизмы института, – повторил директор. – Все ваши требования будут немедленно исполняться.
Он ушел, и Рой занял место за пультом. Пульт стоял вплотную к одноглазому аппарату, с которым работал Андрей, – сейчас на него был натянут чехол. Рой обернулся к Генриху.
– Начнем?
– Покажи дешифратор, – попросил Генрих.
Рой подал на экран изображение дешифратора. Сложная металлическая решетка отделяла экран от людей, между прутьями пульсировало защитное поле. При опасности защитное поле, усиливаясь, становилось непроницаемым. Решетка была нововведением, Андрей работал без нее.
На экране показался приземистый купол, чья-то невидимая рука раскрыла его, засветились механизмы, смонтированные в подземелье. Их было множество, больших и малых, похожих на чаны и вытянувшихся трубами, – гигантский энергетический завод, заполнивший площадь в тридцать гектаров. Порция фотонов, уловленная во время почти мгновенной съемки шарового скопления Кентавр-3, должна была пробежать по внутренностям всех этих механизмов, здесь фотоны классифицировали, подвергали действию гравитационных, ротонных и многих иных, уже известных, а возможно, одновременно с ними и еще неизвестных сопутствующих полей.
Генрих размышлял о том, что Андрей перебрал в дешифраторе тысячи вариаций полей, пытаясь уловить присутствие предугаданного им сверхсветового агента. Андрей провел за пультом, где сейчас сидит Рой, несколько лет, проверил, вероятно, миллионы комбинаций, пока какая-то одна удалась. Что удалось? Каким образом загадочный сверхсветовой агент вступил во взаимодействие с полями в дешифраторе? Какие при этом были порождены явления? Какова мера их важности и их опасности?
– Может быть, оторвешься от своих мыслей? – спросил Рой.
– Начинай, – сказал Генрих.
На экране шаровое скопление Кентавр-3 было больше и ярче, чем на снимке, но отдельные звезды по-прежнему терялись в светящемся месиве. А затем скопление пришло в движение, оно разбухало, распадалось на тысячи светил – и вдруг погасло. Темнота, окутавшая экран, через доли секунды уступила место ночному пейзажу, звездному небу – до того красивому, что Генрих вскрикнул от восторга, даже Рой что-то восхищенно пробормотал. Ни на Земле, ни в космических странствиях по окрестностям Солнца братья еще не встречались с таким великолепным зрелищем.
Небо пылало десятками тысяч сверкающих точек, среди них мятежно сияли светила величиною с орех, белые, зеленоватые, красные, темно-фиолетовые… А звезд величиной с земную Луну Генрих насчитал сорок три, четырнадцать образовывали причудливое многоцветное созвездие.
– Рой, поглядеть бы! – дрогнувшим голосом прошептал Генрих.
– А ты и так глядишь, – отозвался Рой. – И глядишь изнутри. Передача, по-видимому, совершается с одной из внутренних звезд.
Картина скопления опять изменилась, звезды тускнели и пропадали. Лишь одна продолжала сиять, ординарная звездочка, не больше горошины; она терялась рядом с другими светилами, хоть была ярче Сириуса на земном небе. Вскоре сияние ее стало зыбким: она то сжималась, то расширялась, то ярко вспыхивала, то почти погасала. А на экране возникла шифрограмма: светящиеся пики прерывались долинами, снова вздымались пики – чередование их складывалось во фразу: два-два – четыре; два-два – четыре… Затем экран погас.
– Сделаем остановку, – попросил Генрих. – Формула дважды два – четыре и вправду похожа на позывные. Не кажется ли тебе, что передающая станция – это и есть та меняющая свою светимость звезда?
– Я тоже подумал об этом. И пока ты любовался звездой, запросил расшифровку ее пульсации. Дешифраторы не нашли разумной информации в колебаниях яркости.
– Я не говорю, что передача информации осуществляется колебаниями яркости звезды – это противоречило бы теории Андрея о сверхсветовом агенте телесвязи, – но не являются ли попутным следствием передачи перемены ее яркости? Иначе зачем нам показывают звезду то в спокойном, то в возбужденном состоянии?