Посредине пути
Шрифт:
Когда-то, Хуго, мудрецы спорили, что было вначале — слово или дело. Что было вначале, я не знаю, но последним будет скорее всего дело. Оттого, что слово употребляли все, оно выдохлось. Я помню одного руководителя, который обещал нашему народу коммунизм за какие-то двадцать лет. Давно миновало это время, и он уже умер, и — был прав, когда обещал, ведь он знал о мудрости Ходжи Насреддина: «За двадцать лет либо ишак сдохнет, либо эмир, либо я умру»…
Разве разумно слово, вызывающее недоверие?
Я думаю, человечеству трудно избежать войны еще и из-за разрозненности
Когда показывали двадцатисерийный документальный фильм «Великая Отечественная», я подумал, что его следовало бы демонстрировать ежегодно, и как же умаляют его значение дешевые «художественные» пародии на войну типа «Особо важное задание» (выполненное по заказу Гостелерадио). «Великая Отечественная» страшна кинохроникой, фильм правдив и поучителен сам по себе. Неужели же хорошо устроенные жулики так ничего и не смыслят в истории и в ее отношении к сегодняшнему дню? Что было, что есть и во имя чего это делается? Они даже не хотят почувствовать ту особенность, какая свойственна нашей стране в глазах людей мира, испытать гордость за то, что все человечные и гуманные начинания идут от нас, что именно из-за этого наша страна приобретает все большую популярность в мире, что это и есть настоящее величие.
Наряду с этим величием… у себя дома позорное крохоборство, забвение человеческого достоинства, продажность ради куска повкуснее и начисто забытые идеалы, во имя которых пережито столько страданий. Ей-богу, не стоило сражаться с одной буржуазией, чтобы позволить образоваться другой! А ведь в нашу страну со всего мира приезжают учиться тысячи людей…
Самое чудо из чудес — если этот процесс остановится. Но остановится ли?
После войны дети часто находили патроны, гранаты и играли ими, часто эти развлечения скверно заканчивались. Но взрослые обычно успевали отобрать у детей такие игрушки. Кто отнимет опасные игрушки у человечества? Некому. У человечества нет папы. Разве что папа римский…
Война — самое большое в мире зло. А возьмем зло поменьше — алкоголизм. Как пробный вариант. Если не будут люди пить, если действительно остановятся, прислушаются, и алкоголизм будет побежден, тогда можно поверить и в то, что войны можно избежать.
Война и алкоголизм, таким образом, Хуго, хотя вроде и не имеют ничего общего, тем не менее взаимосвязаны, то и другое — безумие, в конечном счете зло.
Три брата-холостяка, фирменные гроботаскатели, пьяненькие, спали вповалку в комнате усопших стариков, жена Хуго с дочкой и Тийю удалились наверх. Тийю успела мне рассказать, что ее муж тяжело болен — хуже, чем сначала показалось…
Итак, Хуго меня не выставил. И квартплату не назначил.
— Это как в рыбной ловле, — объяснил я ему, — можешь поймать маленькую рыбешку, но и большую рыбину — зависит от наживки, что на крючок нацепишь… Если достойная приманка, то и рыба солидная клюнет… Но можешь ухлопать уйму времени, а, кроме геморроя, ничего не высидишь, так что топаешь в магазин… купить рыбу.
29
После отъезда Хуго и всех прочих нам с Тийю досталось с уборкой дома. Отвезли в ремонт телевизор за двадцать пять километров. Вечером решили немного расслабиться, в «семейном» кругу поужинать, — тихо, уютно. Накрыли стол в моей комнате. Затем я еще раз дал во дворе жару собакам, закрыл двери и, поднимаясь по скрипучей, как у Таймо в Тарту, лестнице наверх, почувствовал себя наконец-то хозяином положения.
И вот мы с ней один, совсем одни. А на столе у нас и водочка есть, и рыба копченая, и квас, и даже кофе сварили, есть и печенье, и шоколад. Так что настало наконец время…
Как начать? Удивительное дело! Еще лет десять — пятнадцать назад я никогда в похожей ситуации не терялся. Что же теперь случилось? Откуда такая робость, словно мне опять пятнадцать лет?..
Тийю молча меня рассматривала, словно ждала.
— Устал?
— Не то чтобы…
— Ну давай?
Разлили. Принято считать, что водка обычно в таких ситуациях помогает, подсказывает нужные слова. Выпили за наше… детство. Тийю так и предложила:
— Давай выпьем за наше счастливое детство. Ну и «счастливое» же оно было у нас!
— Да. Счастливое. — Тийю смотрела с укоризной во взгляде. — Хотя бы уже потому, что… было. Ведь больше никогда не будет. — И добавила — Я всегда вспоминаю Флснсбург. Бомбоубежища, где мы с тобой играли в прятки после войны…
— И меня?
— И тебя. Но я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказала Тийю. — Если честно, я тоже об этом немало думала. Ты знаешь, чего нам сейчас больше всего не хватает?
Я не знал.
— Нам времени не хватает. — Тийю оживилась, на меня же водка пока не подействовала никак, меня потянет позже, после десятого тоста… — Нам не хватает времени, чтобы могло еще быть будущее, если бы мы… ну, на что-то решились.
Разговор, кажется, повернул не в ту сторону…
— А собственно, почему бы нам не решиться? — вставил я, хватаясь за удобную подсказку. — Не такие мы еще дряхлые. Ты читала в газете объявления бюро знакомств, какие там встречаются возрасты, по семьдесят, и те пишут… Мы же всегда друг друга знали.
Во дворе затявкали собаки — вернулись опять. Я это зафиксировал механически.
— Он… тяжело болен, — сказала Тийю грустно. — У детей своя жизнь, и без меня он останется одиноким. Однажды я заболела… Долго лежала в постели. Он был со мной неразлучно. И это было хорошо. Дочки приезжали-уезжали, они за меня, конечно, переживали, но их думы были уже не совсем со мной. Он же, даже когда отлучался, был рядом, я не чувствовала его отсутствия…