Посредник

Кристенсен Ларс Соби

Доктор рассмеялся:

– Запрещено? Где это написано?

– Есть какое-то распоряжение Ведомства защиты природы.

– А прах Мартина не природа?

– Сам подумай, что будет, если все начнут?

– Так ведь все не начинают. Ты нас арестуешь?

– Посмотрю сквозь пальцы, – сказал Шериф.

Ветер наконец слегка ослабел. Фрэнк размахнулся, и прах Мартина Миллера вылетел из урны, словно облако пыли, смешался со снегом и исчез, еще не достигнув воды. Они стояли и смотрели в ничто.

– Теперь я, во всяком случае, не стану есть рыбу в ресторанчике Смита, – сказала Бленда.

Они зашагали по мокрой

земле, нагнув голову из-за встречного ветра, который теперь задувал с востока. Фрэнк и Бленда остались возле дома. Остальные поехали обратно в город. Фрэнк владел этим домом, но не мог свыкнуться с такой мыслью. Это ошибка. У него были ключи, но он не хотел иметь их, не хотел ни ключей, ни дома. По кривым ступенькам он медленно поднялся на веранду, Бленда шла за ним по пятам. Пивные бутылки стояли как в тот вечер, когда Стив стал ни жив ни мертв. Ни жив ни мертв. Так Фрэнк и запишет в протоколе. И обязательно добавит: Стив по-прежнему ни жив ни мертв. Или наоборот: Стив ни мертв ни жив? За все время здесь не бывал никто, кроме Мартина, когда тот забирал проигрыватель. Бленда принялась собирать пустые бутылки. Фрэнку это не понравилось. Пусть бы все так и стояло. Если они что-то тронут, возврата не будет. То, что трогаешь, – твое. Фрэнк ничего не сказал. Дверь оказалась открыта. Он прошел на кухню, поставил урну на стол. Мальчишкой он часто забегал сюда. При миссис Миллер, матери Стива, ныне покойной, порядка было куда больше. Она могла обругать, а секунду спустя уже пекла блинчики. Фрэнку не хотелось думать об этом. Начхать мне на воспоминания, думал он. Прошел в гостиную, а оттуда в комнату Стива. На полке стояли все его кубки – единственное, что блестело в этой хибаре. Стив был лучшим в семиборье в ту пору, когда в Кармаке еще ставили рекорды. Бленда пришла следом, положила руку Фрэнку на плечо.

– Ты бы мог здесь жить? – спросила она.

– По-твоему, кому-нибудь захочется тут поселиться?

– Если мы немножко приберем, наверняка будет здорово.

Фрэнк отошел к окну. Снег перестал. Сменился дождем, крупные капли хлестали по земле. Если мы. Если мы немножко приберем, наверняка будет здорово. Никогда тут не будет здорово, думал он. И внезапно его охватило спокойствие. Мартин отписал ему дом, усадьбу и мастерскую с бензозаправкой, а значит, понял, что Стив не очнется.

– Мне надо его проведать, – сказал Фрэнк.

– Наверно, хочешь поехать один?

– Да. Так лучше всего.

– Уверен?

Когда они ехали к больнице, Фрэнк все же порадовался, что Бленда с ним. Он в ней нуждался. Толком не знал для чего, просто нуждался, и все. Дворники скользили туда-сюда, стараясь смахнуть прочь тяжелые дождевые капли. Изнутри окна запотели, опять же ничего хорошего. Лобовое стекло словно затянуло пленкой тумана и давних слез. Казалось, их тепло переполняло автомобиль, а они единственные на всем свете и окутанные испарениями едут с черепашьей скоростью туда, куда им совершенно не хочется. Будь что будет, думал Фрэнк. Но его девиз утратил силу. Те времена миновали. Все, что будет, уже настало.

В лифте, направляясь к Стиву, они столкнулись с отцом Марион, мистером Перкинсом. Вид у него был напряженный и одновременно равнодушный. Фрэнк предпочел бы избежать этой встречи. Приближался третий этаж, и Фрэнк все же решил что-нибудь сказать. Как-никак именно он сообщил,

что их дочь жива, в противоположность другой девушке, Веронике, которая погибла, а что, собственно, предпочтительнее – уверенность или надежда? Ходить на кладбище к красивой могиле или иметь ни живую ни мертвую дочь, уже погребенную в будущем?

– Как Марион?

– Мать сидит там неотлучно.

– Точь-в-точь как Мартин. Отец Стива. Стива Миллера. Хорошая поддержка. Да. В самом деле. Хорошая поддержка.

– Вот как? Почему?

– Хорошо знать, что…

Мистер Перкинс перебил:

– Но Марион не знает. Не знает, кто сидит рядом – моя жена, или я, или судомойка, или президент.

– С полной уверенностью этого сказать нельзя.

– Да? Знаете, что говорит моя жена? Каждый день твердит, что Марион шевелит веком.

– Вполне возможно. Мартин Миллер тоже так считал. Насчет Стива. Сына своего.

– Но у нашей дочери нет лица, понимаете? Его сорвало под поездом. И веки тоже. Так что жене просто грезится.

Двери открылись. Фрэнк и Бленда вышли. Мистер Перкинс остался в кабине. Двери начали закрываться, но Фрэнк успел подставить ногу, и они опять открылись. Мистер Перкинс не сдвинулся с места. Фрэнк видел его одиночество, отчетливо, как костюм.

– Мы на третьем этаже, – сказал Фрэнк.

– И что?

– По-моему, вам тоже сюда.

Мистер Перкинс нажал на кнопку, двери закрылись, лифт опять поехал вниз. Фрэнку тоже очень хотелось повернуть обратно. Но ведь как бы далеко он ни ушел, от мысли о Стиве ему не избавиться. Бленда взяла его за руку, и они направились к палате Стива. Медбрат впустил их внутрь. Фрэнк подвинул стул к койке, сел, Бленда остановилась поодаль. На койке мог лежать кто угодно. Но лежал не кто угодно. Здесь лежал Стив, товарищ, шутник, лежало то, что от него осталось, опухшее тело да Фрэнковы воспоминания. Фрэнк заговорил:

– Сегодня мы похоронили Мартина, Стив. Ну то есть не совсем похоронили. Бросили его прах в реку. Как он хотел. Он сам попросил. Чтобы мы бросили его прах в реку. Но я не знаю, что делать с тобой, Стив. Вот если б ты мне маленько помог.

Фрэнк не находил слов. Бленда подошла к нему.

– Как хорошо, – сказала она. – Продолжай.

Он наклонился ближе к койке. Уголки рта у Стива потрескались. На ночном столике лежал тюбик. Фрэнк открутил крышку, выдавил чуточку мази, осторожно смазал растрескавшиеся губы. Раньше он никогда так не прикасался к приятелю. Думал, это будет отвратительно, однако нет. Даже хорошо. «Хорошо» – слово Бленды. А теперь и его тоже. Хорошо. Все это привело Фрэнка в замешательство. И вдруг ему показалось, он кое-что заметил – движение. Отдернул руку:

– Ты видела?

– Нет. А что?

– Стив шевельнул веком.

– Я не видела.

– Шевельнул. Клянусь.

– Но я не видела, Фрэнк. Я не могу лгать и говорить, что видела.

– Ты стоишь слишком далеко.

Она села к нему на колени.

– Он шевельнул веком, – повторил Фрэнк. – Клянусь!

На обратном пути он был в полном отчаянии. Думал, что обрадуется, почувствует облегчение оттого, что Стив подал признаки жизни. Но произошло прямо противоположное. Стало еще труднее. Безнадежная надежда. Он припарковался возле мэрии, и оба разошлись по своим местам. В протоколе Фрэнк записал: Несчастья размножаются.