Посвисти для нас
Шрифт:
— У кого есть воля — тот своего добьется. У человека должна быть воля, чем бы он ни занимался. У кого нет воли — тот ничего не добьется. — Светотень тут же принялся нахваливать Хирамэ перед всем классом. — Понятно теперь, что стоит постараться, и вы ни чем не уступите вашим товарищам из класса А? Так же, как Тернер…
Отношение одноклассников к Хирамэ, конечно, разом изменилось. Ведь никто из них и подумать не мог, что хилому и невзрачному Хирамэ каким-то образом удастся пройти медкомиссию для поступления в морскую кадетскую школу.
— Когда я поступлю на флот, — разглагольствовал в своей манере Хирамэ перед одноклассниками, будто уже сдал декабрьские экзамены, — я, пожалуй, пойду в летчики. Не корабли будущее флота. Это будет эпоха войны в воздухе.
Германия разгромила европейские страны, имея в своем распоряжении превосходную авиацию — «Мессершмитты». Все об этом знали и все равно, слушая Хирамэ, согласно кивали головой. В любом случае его акции в классе значительно выросли.
Одзу заметил, как его приятель прямо на глазах становился другим человеком.
Он наблюдал сцены, каких раньше никогда не видел. В перерывах между уроками Хирамэ начал учить английские слова по словарю Акао[24].
— Учебник Ивакири по математике для меня сложноват. Есть еще такая книжка, с таблицами и картинками. Она поинтереснее. А по грамматике я читаю учебник Хосаки.
Одзу с изумлением слушал эти слова. Никогда он не слышал от одноклассников таких разговоров, никто не говорил о том, по каким учебникам надо готовиться к экзаменам.
— Ты… действительно взялся за учебу?
— А что мне остается? Если я не буду ничего делать, экзамены в декабре провалю.
До самого последнего времени Одзу казалось, что они с приятелем находятся примерно на одном уровне, но теперь Хирамэ в его глазах как-то неожиданно повзрослел.
— А ты… изменился.
— Любовь, говорят, меняет человека. Не влюбись я в Айко — думаешь, стал бы я так заниматься? Я сам на себя удивляюсь.
— Ты что, ее так любишь, эту Айко?
Айко Адзума. С тех самых пор Одзу и Хирамэ ее больше не встречали. Но несмотря на это, в сердцах обоих ее лицо рисовалось живо, как никогда. Хотя Айко, скорее всего, и во сне не могло присниться, что фактом своего существования она вызвала такую трансформацию в одном из парней.
Осень вступила в свои права. Гингко, что росли по обочинам шоссе, проложенного вдоль железнодорожного пути, рассыпали бесчисленные листья по пешеходным дорожкам. Пожелтела листва на тополях в школьном дворе. Колоски мисканта, разросшегося по берегам Сумиёсигавы, подсохли и побелели.
Пришел декабрь. В последнюю минуту Одзу решил последовать примеру Хирамэ и взялся за словарь Акао, купил учебник «Математика в таблицах». При этом он понимал, что шансов поступить в старшую школу Химэдзи, первую из двух, которые он выбрал, у него нет.
Восемнадцатого декабря на станции Санномия Хирамэ сел в поезд, идущий в Хиросиму. Там ему предстояло держать экзамены в морскую кадетскую школу.
Хотя эти экзамены его напрямую не касались, три дня, предшествовавшие отъезду Хирамэ, Одзу не находил себе места.
Воображение рисовало ему заполненный тишиной экзаменационный зал, где склонились над листами с заданием приехавшие на экзамены парни. Среди них он видел Хирамэ, который сидел и часто моргал глазами. В классе в эти дни пустовала лишь парта Хирамэ. Учитель, делая перекличку, усмехнулся и кивнул:
— Ну да, он же у нас в Этадзиму[25] отправился.
Шли зимние каникулы, но в школе организовали дополнительные занятия для тех, кому было интересно. Так учителя демонстрировали отеческое отношение к подопечным, стараясь помочь им в подготовке к приближавшимся экзаменам.
На первом таком занятии в классе наконец появился Хирамэ. Его сразу окружили.
— Привет! Ну как все прошло?
— Ничего хорошего. В голове все перемешалось. Я и не заметил, как три дня пролетели.
— Так ты прошел или нет?
— Не знаю. Я вспоминать об этом не хочу.
Хирамэ выглядел страшно усталым, измочаленным. Глядя на него вместе с одноклассниками, Одзу понимал, какой отчаянный бой пришлось вести его другу, выжимая из себя ресурс, которым он не располагал.
— Кажется, я провалился, — тихо признался ему Хирамэ, когда они остались одни. — Я намучился и с математикой, и с грамматикой. Знаешь, как трудно было? Что-то написал, конечно… но экзаменаторы такие строгие.
— Но ведь ты везучий, — попытался подбодрить друга Одзу. Но ведь за счет одного везения экзамены не вытянешь.
На дополнительных занятиях Хирамэ больше не появлялся. Одзу представил, как он сидит дома, переживая постигшую его неудачу.
Это произошло на третий день после начала дополнительных занятий.
Одзу возвращался домой из школы. По пути, на одной из остановок электрички, в вагон вошли три-четыре человека. Один из них, морской кадет в темно-синей форме, сделал суровое лицо и схватился за свисавший сверху кожаный поручень.
Одзу уже видел это лицо. Это был тот самый кадет, который разговаривал с Айко Адзумой и его подружкой, когда в прошлые летние каникулы они возвращались с пляжа Асия.
Одзу вдруг стало трудно дышать, будто огромная рука придавила грудь. Но кадет, похоже, его не вспомнил, просто смотрел в окно.
На остановке у Асиягавы он сошел с электрички, стараясь держаться прямо, как по стойке смирно.
Одзу почему-то кольнуло дурное предчувствие, но он никак не мог понять, в чем причина.
«Хирамэ провалился». Вот какая мысль посетила его в этот момент.
Наступило второе января.
Предчувствие Одзу сбылось. В этот день на пороге его дома неожиданно появился Хирамэ.