Потанцуй со мной
Шрифт:
— Уже сбегаете, молодой человек? — сталкиваясь в дверях с Мартой Михайловной, Романов вылетает пулей, ничего ей не сказав.
Но как правильно подмечено.
Сбегает…От меня сбегает. Сначала спасает, приручает, а потом бежит…
Боже…как душно.
Парит так, что мелкие волосы на моем затылке начинают виться. Еще утром такой духотой и не пахло, а в обед накрывает тело липкой испариной.
У Алки сейчас началась специальность, а меня в институте больше ничего не держит. Но
Снимаю рубашку и завязываю на бедрах тугим узлом. Остаюсь в черном топе с длинными рукавами и узких джинсах-скинни. Хочу покурить, поэтому иду за корпус в организованную студенческую курилку. Плечо оттягивает спортивная сумка, периодически прикусывая мой длинный хвост своим широким ремнем.
Перекидываю волосы на другую сторону плеча и цепляюсь взглядом за знакомую массивную машину, которую на небольшой парковке нашего вуза не заметить просто невозможно.
Останавливаюсь.
Если бы я точно не знала, что Свирский второй день находится в частной закрытой лечебнице, решила, что возле машины в компании нескольких девушек спиной ко мне стоит мой бывший парень. Но я точно знаю, что это не он.
Матвей мне звонил несколько дней подряд, но я не брала трубку.
Я не собираюсь от него прятаться и избегать, и разговор нам безоговорочно необходим. Но не сейчас. Не сейчас, когда ночами меня мучают страхи, когда я помню ужас того вечера и ночи. Он написал одно единственное сообщение, где слезно просил прощения, так, как он это умеет, где снова обещал стать прежним для меня Матвеем, добровольно согласившись на лечение, клялся в любви и просил не бросать.
Так кто же открывает дверь Гелендвагена Матвея и так по-хозяйски запрыгивает в него?
Мне нужна всего доля секунды, чтобы разглядеть в лобовом стекле Севу Ветрова.
Какого черта?
Знаю, что идиотские поступки я совершаю раньше, чем успеваю подумать. И вот я несусь по парковке и не даю закрыться автомобильной двери, резко дергая ту на себя.
— Охренела?
Ветер смотрит на меня озлобленно, мысленно затягивая ремень на моей шее. Ненависть у нас с ним взаимная. Такая, что при виде друг друга, кишки в узел сворачиваются.
— Что. Ты. Делаешь. В машине. Матвея? — не разжимая губ, чеканю я.
— Нахер отошла от машины, — пытается дотянуться до ручки и закрыть передо мной дверь. Но я приваливаюсь всем телом, и если теперь Ветру и удастся ее захлопнуть, то вместе со мной.
— Я еще раз спрашиваю, откуда у тебя ключи?
Это действительно кажется странным, зная, насколько ревностно Свирский относился к машине, не давая своего Мавра, как он называл гелек, никому, даже мне.
— Свали, я сказал. А то я даже не поперхнусь, когда размажу тебя по асфальту, — демонстративно заводит мотор. — Я не шучу.
Он
Эта та редкая сволочь, которая сделает подобное с превеликим удовольствием.
— За какие такие заслуги такая непозволительная щедрость? А, Сева?
— Ты на что намекаешь, овца тупая? — он подается вперёд, намереваясь выпрыгнуть из машины.
И выпрыгивает.
— Ты был там с ним. Ты видел, в каком он состоянии, и бросил его, — Боже, я, наверное, либо совсем бесстрашная, либо дура беспросветная, раз выкрикиваю такое.
— Я ушел вместе с Ильей, когда он был в адеквате, — брызжет слюной точно бешенный бультерьер на ринге. — С нами он ехать не захотел и остался.
«Когда он был в адеквате…».
Ветер не спрашивает, про какое состояние я говорю, и не удивляется. Потому что?
Потому что знает?
Для преподавателей и ребят из группы Матвей Свирский серьезно болеет и проходит лечение, ведь никто его не видел в том состоянии, в котором видела я.
И…
Кроме того человека, который пишет мне сообщения с неизвестного номера.
— Ушел, а потом вернулся? — я тоже подаюсь вперед и заглядываю в его озлобленные глаза, пытаясь разглядеть в них частицу правды.
— Ах ты сука, — зажмуриваюсь, когда вижу, как Ветер срывается с места и бросается прямиком на меня.
23. Константин
Собрать на пацана информацию для характеристики не составило особого труда, потому что каким бы конченным кретином он не был, в институте о нем отзываются положительно. Хотя бы здесь сумел не накосячить.
Головная боль всё-таки обернулась дичайшей мигренью, и я спешу в машину за парой таблеток.
— Ушел, а потом вернулся? — среди множества звуков уличного пространства я выдергиваю лишь один. Каким-то чертовым образом все мои локаторы, частоты и приемники настроены на одну конкретную волну, и меня сей факт выбивает из колеи, раскачивая мою отвоеванную годами независимость. Тотальный контроль — основная направляющая моей жизни, а когда я ее теряю — не могу расслабиться, вот как сейчас, наблюдая за тем, как в очередное говно встревает смутьянка.
— Ах ты сука!
— Ударить хочешь? Ну давай же, — провоцирует мелкая.
Да что ж ты проблемная такая?
Всё, что мне нужно сделать — дойти до машины, завести движок и свалить отсюда к чертям собачьим.
Но…
Да что б тебя!..
Она без оглядки бросается на пацана, а я успеваю ухватить дикарку за талию и оттащить на пару каких-то метров.
Ее брань разносится ветром по парковке, привлекая внимание прохожих. Прижимаю спиной к себе, зажимая в руках извивающееся беспокойное тело.