Потерянная Россия
Шрифт:
Возродить старый, взорванный Февралем мир социальных отношений было невозможно. И это доказал Октябрь.
Октябрь нашел себе опору в новом, рожденном Февралем социальном мире. Внутри страны большевизм в борьбе своей за власть опирался исключительно на выходцев из революции.
А. Н. Потресов [248] на страницах «Дней» справедливо писал об «Октябрьской революции»: «Диктатура не революция; она узурпатор революции », захватчик прав, полученных народом от революции.
248
Потресов Александр Николаевич (1869–1934) — публицист, один из лидеров меньшевиков. 1 сентября 1919 г. арестован, несмотря на то что за год назад порвал с меньшевизмом. От расстрела его
Поэтому Октябрь не начало новой эпохи, как был Февраль, а только этап в развитии революционного процесса, который еще не заключен, ибо не осуществлен еще Февраль заданный.
Не выходцы «враждебных классов», не саботажники и агенты иностранных контрразведок, не «охвостье дерёвенского кулачества» разрушают все великолепные планы «социалистического строительства в одной стране». Минирует, расшатывает и постепенно разрушает сталинизм, или, по определению Спаака [249] , «пролетарский фашизм», — воля страны к свободе , воля страны вернуть себе свободу творчества.
249
Спаак Поль Анри (1899–1972) — министр иностранных дел Бельгии в 1936–1966 гг. (с перерывами) и премьер-министр в 1938–1939, 1946–1949 гг.
Еще недавно было время, когда внешние успехи пятилетки внушали маловерам мысль, что можно и в наше время в крепостном порядке создать стройную производительную систему обобществленного хозяйства.
Но ведь самое понятие обобществленного хозяйства — социализма — требует наличия общества. А общество невозможно без свободной самодеятельности его членов. Теперь от «энтузиазма» пятилетки ничего не осталось. Омертвение и трупное разложение всего организма диктатуры становится все ощутительнее, все явственнее для наблюдателя советской действительности. Как мне приходилось уже говорить и писать и ныне (см. ниже) убедительнейшими фактами подтверждает практически хорошо изучивший сталинское хозяйство Д. М. Дмитриев, основной и грозный смысл процессов Зиновьева — Каменева и Пятакова — Радека [250] заключается в том, что они доказали всей России, что система диктаторского крепостного хозяйства есть система хозяйства вредительского , система, уничтожающая народное богатство.
250
Пятаков Георгий Леонидович (1890–1937) — государственный деятель СССР. В 1934–1936 гг. 1-й заместитель наркома тяжелой промышленности, член ЦК ВКП(б). Репрессирован. Радек Карл Бернгардович (наст. фам. Собельсон; 1885–1939) — деятель польского и германского социал-демократического и коммунистического движения. В 1919–1924 гг. член ЦК РКП(б). В 1927 г. арестован по обвинению в троцкизме. Репрессирован.
Какой отсюда выход? Упорная пропаганда сталинцев старается убедить народ, что СССР «самая демократическая страна в мире».
Что это значит? Это значит, что страна понимает, где источник всех катастроф, несчастий и безысходных страданий: в отсутствии свободы.
В отсутствии того, чем Октябрь прежде всего и отличается от февраля.
Все освободительное движение России всегда стремилось к социальному раскрепощению . Русская культурная традиция никогда не соблазнялась идеалом западного мещанского благополучия, но никогда она не отрекалась от свободы , от свободного человека. Соблазном социального блага без свободы Ленину удалось помрачить народное сознание и задушить народовластие мозолистыми пролетарскими и крестьянскими руками. Но 20 лет прошли не бесплодно. Я думаю, во всем мире нет сейчас такой упорной воли к свободе, как в русской народной толще. Ибо в опыте страшной коллективизации русский крестьянин понял, что, теряя волю сегодня, он завтра неизбежно потеряет и землю.
Конечно, весь аппарат управления и террора в руках диктатуры. Конечно, сопротивление узурпаторов, захватчиков революции может еще продолжаться какое-то количество времени, но за эти 20 лет были испробованы все средства террора, все способы принудительного хозяйства. Ничего не вышло .
А главное, не осталось таких, по ленинскому выражению, дурачков, которых можно было бы еще в сотый раз оболванить. Вместе с ростом новых поколений нарастает духовная потребность освободиться
Телесный голод и духовную жажду творчества — тоталитарная диктатура, совершенная Несвобода , утолить не может. В этом приговор Октябрю, в этом — утверждение Февраля.
От несвободы к свободе — вот предопределенный путь русской революции, русской истории на завтра.
Ягода
И если сожмется над нами в кольцо
Свирепая вражья порода,
Мы встанем как армия смелых бойцов
И в бой поведет нас Ягода.
Так еще только в 1936 году обращались к «дорогому Генриху Григорьевичу» члены Болшевской имени Ягоды [251] трудкоммуны НКВД (ГПУ); обращались «семь тысяч коммунаров», переделанных первым после Дзержинского «инженером душ» (слова Максима Горького) из беспризорников и всякого рода уголовников.
Теперь, по — видимому, придется в срочном порядке уничтожать прекрасно изданный том «Болшевцы», где и в прозе, и в иллюстрациях восхваляется вернейший ученик и исполнитель намерений и планов Сталина, ныне брошенный сам в чекистскую камеру, жесточайший палач Ягода.
251
Ягода Генрих Григорьевич (1891–1938) — в 1936–1937 гг. нарком внутренних дел СССР. Один из главных исполнителей массовых репрессий. Расстрелян
Серьезнейшие иностранные газеты — «Тан», «Таймс», «Дэйли Телеграф» и т. д. придают аресту и преданию суду человека, который сначала фактически, а потом и формально в течение 15 лет стоял во главе всей жандармско — сыскной и пытательной деятельности Сталина, чрезвычайное значение и в особенности подчеркивают тот нескрываемый восторг, с которым Москва и вся страна встретили весть о готовящейся расправе с самым ненавистным всем слоям населения человеком во всем СССР.
Был ли Ягода самой ненавистной фигурой среди диктаторщиков — это еще вопрос спорный. Нельзя же думать, что крестьяне, рабочие, интеллигенты, священники, «бывшие люди», партийные оппозиционеры, «охвостья эсеров и меньшевиков» — вся Россия, десятилетиями неустанно подвергаемая самым жестоким опытам большевицкого террора, до сих пор не догадалась, что источник ее страданий не в «злоупотреблениях и преступлениях» Ягод и Аграновых, а во всей системе диктатуры, за которую во всяком случае наиболее ответственен человек, ее возглавляющий.
Как раз, предавая суду Ягоду, Сталин в своей столь нашумевшей в последнее время речи на пленуме ЦК ВКП (3 и 5 марта) очень резко подчеркнул незыблемость террора , как основы самой демократической конституции в мире, требуя неукоснительного применения методов «выкорчевывания и разгрома».
Поэтому арест Ягоды и будущая расправа с вчерашним временщиком из красных жандармов не дает никаких оснований к надеждам на действительное смягчение сталинского режима, на возможность некоей новой политической весны, вроде случившейся в 1904 году после убийства В. К. Плеве. Все осталось по — старому. И даже стало еще хуже.
Все осталось по — старому не в стране, конечно, где происходят огромные сдвиги, увлекающие за собой инертную и ослепшую, пережившую себя диктатуру. Все осталось по — старому в мозгах у диктаторщиков. Их сознание бьется, как муха в тенетах, в узком переплете глубоко отсталых реакционных идей ленинизма — сталинизма. Последнее руководящее и почти на месяц скрытое от публики выступление Сталина свидетельствует об этом с большой наглядностью.
На длинных, каких-то безнадежно нудных столбцах «Известий» и «Правды» Сталин, не связывая концов с началами, иногда просто теряя нить рассуждений, иногда своими рассуждениями напоминая человека в бредовом состоянии, перечисляет тысячу и одну причину, по которым впадают в ересь, в уклоны, в преступления, в злодеяния, в предательство один за другим все ленинские сотоварищи и его собственные, сталинские, ближайшие соратники. В двенадцати невразумительных пунктах «единственный гениальный» объясняет, чему нужно «учить» партийную бюрократию — недаром для секретарей всех рангов открываются курсы для перековки мозгов — и какие «гнилые теории» (целых шесть!) должны немедленно даже до перековки выбросить из своих голов все партчиновники. Но он, по — видимому, вовсе и не догадывается, что вся эта внутрипартийная схоластика никакого отношения не имеет к тому единственному коренному вопросу, который всеми «троцкистскими процессами», всеми сенсационными падениями и казнями поставлен не перед «партийными работниками», а перед страною, перед Россией, перед всем независимым общественным именем и за пределами СССР.