Потерянные в прямом эфире
Шрифт:
Написав Алисе краткое смс, что вынуждена уехать, но всегда буду рада нашему общению, я отправилась на автобусную остановку.
За городом было ветрено, ноги проваливались в снег, но я продолжала упорно шагать по нечищенной тропинке. На кладбище я приехала впервые с тех пор, как бабушки не стало. Сначала было слишком тяжело, а потом… потом я уже уехала. Место нашла по памяти, правда, перед этим пришлось поплутать, рюкзак оттягивал плечи, ноги безнадёжно промокли… И опять-таки, чувствовать физический дискомфорт было в разы проще, чем страдать из-за случившегося.
Бабушкины
— Вот я и приехала. Извини, что не сделала этого раньше… Я хотела, правда хотела… Но не могла, — одинокая слеза скатилась по моей щеке, и я шмыгнула. — Просто, понимаешь… Бабуль, почему со мной вечно всё не так?
Мой вопрос так и остался без ответа. Я ещё долго сидела на той скамейке, роняя горькие слёзы и изливая бабушке душу. Даже не столько из-за матери страдала, сколько из-за бессмысленности всех тех стремлений, что были до этого. Наверное, где-то в глубине души я всегда знала, что являюсь для неё лишь тенью былых ошибок, но мне было бы гораздо легче, скажи она мне обо всём сразу и в лицо, а не эти её вечные «Ты моя дочь, и, конечно же, я тебя люблю». Она столько лет дарила мне надежду, которая буквально истощила меня.
— Правильно говорят, — продолжала жаловаться я бабуле, — уходя — уходи. А не вот так… Я же искренне считала, что просто недостаточно хороша для неё, что вечно всё делаю не так.
Поток моих сбивчивых изъяснений закончился лишь с наступлением сумерек, когда я уже и плакать толком не могла, лишь судорожно всхлипывала через каждое слово:
— Мне так тебя не хватает, слышишь?! Ну почему в жизни всё несправедливо! Ты мне так нужна, а тебя нет. Ты бы обязательно научила меня тому, как надо любить его… Арсения. А вдруг я не справлюсь? Вдруг опять всё испорчу? Бабушка, мне так страшно!
Поток моих изъяснений подошёл к концу, и я словно вновь вернулась в реальность, где я сидела на зимнем кладбище, замёрзшая, голодная и одинокая.
Стало страшно. По-настоящему страшно. Вокруг была пустота, если не считать могил, тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра, и надвигающаяся темнота.
Я подскочила на ноги и быстрым шагом отправилась в сторону выхода. Идти было тяжело, то и дело проваливалась в сугробы, заледенелые ноги плохо слушались меня, а паника накатывала удушающими волнами. Вдруг пришло осознание, что я даже не знаю, до которого часа ходят автобусы! Сердце бешено забилось в груди, ребёнок внутри меня вторил ему, пару раз ощутимо толкнувшись, должно быть сердясь.
Спасла меня неожиданная трель телефона, раздавшаяся из кармана.
— Ты где?
— На кладбище.
***
Игорь перестал орать на меня только на подъезде к гостинице. Я сидела на заднем сиденье, сжавшись в комок и кутаясь в плед, который нашёлся в багажнике машины. Куртку и ботинки он с меня стянул, стоило мне только забраться в салон.
— У тебя вообще инстинкт самосохранения не работает! Знаешь, в чём твоя проблема? Ты ни о себе не думаешь,
Я не защищалась. Да и смысл? Ведь он был прав. Вот только это была одна из моих проблем, которая тонула в общем океане моего отчаяния.
В гостиницу он занёс меня на руках и, не останавливаясь, велел администратору принести нам в номер горячий ужин. Ключевский был в ярости, я ощущала её в каждой клеточке его напряжённого тела.
Когда мы оказались в номере, первым делом Игорь запихал меня в душ. Я долго стояла под горячими струями воды, не чувствуя ничего.
Дверь в ванную комнату не открывалась ещё долго, пока Ключевский, напуганный моим молчанием, не вломился в помещение.
Я сидела на полу, абсолютно голая, забившись в угол и подтянув к себе колени.
— Да блять!!! — с чувством выматерился он, вновь подхватив меня на руки. Моя нагота его не смутила, а у меня и сил на смущение не осталось. — Дура! Идиотка! Угораздило же связаться!
Он говорил много чего, пока укладывал меня в постель и закутывал в одеяло.
— На голову больная! — прорычал напоследок, попытавшись отстраниться от меня, но я не позволила, вдруг вцепившись в ворот его рубашки и откидывая в сторону одеяло, в которое меня только что с таким рвением прятал Игорь.
Моя грудь, за последние месяцы заметно прибавившая в размере, открылась его взору, и, конечно же, он не удержался от того, чтобы взглянуть. Между нами повисла пауза, напряжённая и осязаемая, воздух в момент сгустился настолько, что, казалось, можно потрогать руками.
— Не уходи, — одними губами попросила я.
Игорь жадно сглотнул, но взгляд всё же оторвал, переведя его выше, на лицо.
— Олесь, это неправильно.
Его голос звучал глухо и хрипло, но он не отстранился, не скинул мою руку, да и вообще не шевельнулся, и я восприняла это как сигнал к действию.
— Моя жизнь вообще одна сплошная ошибка.
И прежде чем он успел возразить, я прижалась к его губам. Он не отвечал, по-прежнему неподвижно нависая надо мной. В голове проскочила колкая мысль о том, что если и он оттолкнёт меня, то других причин жить больше нет. Она и придала рвения моим действиям.
Этот нелепый односторонний поцелуй длился непростительно долго… Я честно старалась найти в Ключевском хоть какой-то отклик, проведя языком по его губам, которые, как и раньше, имели вкус ментола, слегка прикусила его нижнюю губу, коснулась краешка рта, пытаясь проникнуть внутрь… и Игорь не выдержал. Тяжко вздохнув при этом, будто сдаваясь на милость победителю.
Впрочем, той ночью он всё делал сам, доводя меня до исступления и полного беспамятства. Я только и могла, что сбивчиво дышать, сдерживая рвущиеся наружу стоны, и до боли в пальцах сжимать сбившиеся простыни.
Ключевский был нежным и осторожным, боясь лишний раз дышать в мою сторону, как если бы я вся состояла из тонкого хрусталя и нежнейшего шёлка, что, впрочем, не помешало Игорю взять от нашего «беременного» секса своё. И когда первые волны настигшего его оргазма сошли на нет, он обессиленно рухнул рядом со мной.