Потерянные в прямом эфире

Евстигнеева Алиса

— Не торопись, — напомнил Ключевский сыну.

— Я знаю, — огрызнулся Арсений, при этом косясь в мою сторону.

— О физике думай, — продолжал воспитательный процесс мой бывший Большой босс. Забавно, но такого занудства я раньше за ним не замечала. Или это пришло с отцовством? Или же я просто не понимала, что здесь происходит?

— Знаю, — пробурчал сын, натянув шапку почти на глаза.

— Арсений.

Сенька фыркнул и выскочил из машины, быстрым шагом направившись по тропинке. Я же смотрела в его удаляющуюся спину, пока… пока меня не осенило.

Игорь уже начал выворачивать с места, когда мне приспичило выскочить

из машины. Не думая о том, как смотрюсь со стороны, я добежала до Арсения и поймала его за плечо. Он испуганно дёрнулся и замер.

— Удачи, — сбивчиво выпалила я, не в состоянии совладать с дыханием. — Просто хотела пожелать удачи. Ты справишься, я верю. А если нет… то и хрен с ней, с этой контрольной.

Замечательно, вся плеяда советских педагогов должна была рукоплескать мне стоя, но меня уже несло.

— Просто физика… ну это не самое главное. Ты и так очень многое за эти две недели сделал. Впрочем, это всё неважно. Я в любом случае тобой горжусь, даже если тебя исключат из гимназии. Из всех гимназий этого города. Это неважно… Я… люблю тебя.

И пока обалдевший Сеня смотрел на меня круглыми глазами, я заключила сына в крепкие объятия. Он не ответил, но этого и не требовалось. Разжав свои объятия, несмело улыбнулась ему и отправилась обратно к машине. Нога опять ныла, но это не имело никакого значения, ибо… у меня был сын и я его любила.

***

А по возвращении на стоянку меня ждал сюрприз в лице биологини, которая о чём-то беседовала с Ключевским, ради чего тот даже вышел из салона. Градус моего настроения медленно, но верно пополз вниз, но… но я не собиралась сдаваться так быстро. Поэтому, посильнее сжав зубы и запретив себе хромать, я направилась к этой парочке лучшей из своих походок. К сожалению, оценить её Анна Сергеевна не могла: стояла она ко мне спиной, зато Игорь напрягся, слегка прищурив глаза.

Нацепив на лицо беззаботную улыбку, я подошла к Ключевскому и… ухватилась за его локоть.

— Сеня в школе. Можно ехать.

Бывший босс кашлянул, а я наконец-то удостоила вниманием бывшую сожительницу Игоря. По сути, её вины в сложившейся ситуации не было, и то, что она имела виды на Ключевских, я вполне могла понять, а вот усмирить свою ревность — нет. Наверное, всё дело было в том, что в этой сказке злой мачехой выглядела именно я.

— Доброе утро, Анна Сергеевна.

Сенькина учительница вздохнула как-то особенно трагично и… показала свои зубки, ощетинившись на Игоря:

— Ты серьёзно? Ты впустил эту… женщину в жизнь сына?!

Хотела огрызнуться, как делала это когда-то в общении с Ольгой Вениаминовной или Макаровым, но мужчина, за чью руку я держалась, неожиданно опередил меня:

— Ань, извини, но это только наше дело.

Женщина изменилась в лице, явно разозлившись, плотно сжав губы и окинув Ключевского выразительным взглядом, моё же присутствие она предпочла игнорировать.

— Ты хоть сам понимаешь, что творишь?!

— Не лезь туда, куда тебя не просят.

Между ними повисла тяжёлая пауза, на протяжении которой я так и стояла, вцепившись в мужскую куртку. Наконец-то Анна Сергеевна кивнула головой и назидательно проговорила:

— Что ж, это твоя жизнь, делай с ней, что хочешь. Мне… всё равно. Только Сеню жалко, потому что ОНА опять разобьёт сердце ему и… тебе.

Закончив свою учительскую речь, она гордо вздёрнула

подбородок и отправилась к зданию школы.

— Боже, сколько пафоса, — фыркнула я, как обычно пряча своё смятение за сарказмом. Это был первый раз, когда Игорь напрямую запретил людям совать свой нос в наши дела.

— Стерву выключи, — неожиданно резко потребовал Ключевский. — Она твоего сына не один год воспитывала! Будь благодарна хотя бы за это!

***

Игорь

Олеся безучастно смотрела перед собой. То ли злилась, то ли вновь жалела себя, но на выпад по поводу Ани она так и не ответила. Московские пробки набирали свои обороты, как и моё раздражение. Бесило буквально всё: Анькины слова и моё чувство вины перед ней, Леськина выходка и это её дурацкое смирение, с которым она выслушала меня, лучше б наорала. Но хуже всего было ожидание, что поселилось в нашем доме в последние дни. И ладно, если бы оно касалось только меня, но Сенька не находил себе места от тревоги, и это не давало мне покоя. Желание оградить его от новых разочарований, защитить, уберечь так и снедало меня изнутри, но даже я понимал, что есть вещи, с которыми может совладать только он сам. Впустить Олесю в свою жизнь было его желанием, его потребностью, его выбором, и я не мог с этим ничего сделать, кроме как поддержать. В конце концов, сын имел на это полное право. Как и сама Леся.

Я вёз её в клинику и мрачно ожидал того, что будет дальше. Травмированная нога была достойным поводом поселить Олесю у нас, но, увы, это не могло длиться вечно. И если сегодня врач скажет, что всё хорошо, то она так или иначе заговорит о возвращении домой. Арсений не был к этому готов. Да и я тоже. Мне нравилось ощущение её присутствия в нашей жизни, пусть оно и было слишком тонким и ненадёжным. Но это было всяко лучше, чем слушать по ночам радиоэфиры и думать, как бы оно могло сложиться.

Знаю, её задели мои слова о том, что Аня растила Сеньку, и, если честно, надеялся на то, что она вспыхнет, разозлится, поставит меня на место. Олеся прекрасно это умела. Но она промолчала, и я решил: то понимание, что вроде как начало зарождаться между нами, всего лишь померещилось.

Она упрекала меня в том, что я никогда не защищал её от окружающих, но, блин, Леся всегда прекрасно справлялась с этим сама, умея поставить на место не только Славку, но и весь остальной мир. В гневе она была великолепна. Необходимость защищать себя придавала ей сил, а вот заступничество словно выбивало почву из-под ног, делая её беспомощной и потерянной.

Всё выходило слишком сложно. И уже который день меня не покидало ощущение, что я проигрываю эту шахматную партию, где дама в своих попытках поступить верно непременно ускользала от меня. Наши отношения во многом строились на противостоянии, а в его отсутствие остальное словно теряло свою яркость…

Впрочем, мне не следовало об этом думать, ведь главным были Сеня и его потребность в матери.

***

Мне давно пора было быть в офисе, но я упорно сидел под дверью хирургического кабинета и считал лампочки на потолке, не понимая, как поступить. Ну вот выйдет Олеся сейчас из кабинета и скажет, что всё, можно ехать домой. Мне же безрассудно хотелось попросить её остаться. Но что тогда? В качестве кого она останется в нашей квартире? Неужели мы так и продолжим жить одной большой коммуной, имитируя счастливую семью?