Потерянные в прямом эфире
Шрифт:
В его взгляде читалось недоверие, я же сидела вымотанная своими признаниями, но, к сожалению, это было далеко не самое главное, в чём мне предстояло признаться.
Щенячий язык неожиданно прошёлся по моей скуле, слизывая слезу, которая таки предательски скатилась по щеке.
— Мой уход — это только моя ответственность. Это я не справилась. У тебя есть все основания злиться и ненавидеть меня. Но ты сам пришёл ко мне, и мне хочется верить в то, что это случилось не зря. Я не вру, когда говорю, что я редкостная эгоистка и не умею думать о других, но… я научусь. Обещаю. Если
Слёзы продолжали бежать по щекам, пока Арсений обдумывал мои слова и пытался понять, что они для него значат. Собака задремала на моём плече, словно оставив нас с… сыном наедине.
— Почему ты хочешь остаться? — его голос больше не звучал враждебно. — Ведь если бы я сам не нашёл тебя, мы бы так и не встретились.
— Ты дал мне шанс, на который я не решалась сама. И я… не позволю себе ещё раз… всё потерять.
***
Выходя из его комнаты я вряд ли могла сказать, что между нами всё встало на свои места, да никто из нас и не понимал, где они, эти самые места. Я будто двигалась в темноте, наощупь, не понимая, где низ, где верх, а где всё остальное. Но тем не менее что-то неуловимое сдвинулось со своего места, давая мне надежду на то, что однажды я смогу добиться прощения.
***
Ключевский ждал меня в спальне, развалившись на кровати, но стоило мне появиться на пороге, он приподнялся на локтях, пройдясь по мне пристальным взглядом. Вдруг стало неловко за свой зарёванный вид: в конце концов, мои эмоции были адресованы Арсению, а не его отцу!
— Что? — не понял он, наткнувшись на отразившееся на моём лице раздражение.
— Не смотри, — потребовала я, хватая с комода один из своих лосьонов, который успел здесь поселиться ещё с прошлого раза. С помощью ватного диска начала стирать размазанные по щекам остатки макияжа, на что Ключевский лишь закатил глаза.
— Напомни, за что мне это всё?
— А не хрен было с кем попало спать.
— А ничего, что мы сейчас о тебе говорим?
— Вот именно! Кому, как не мне, судить о твоей неразборчивости в половых связях? — моя потрёпанная за вечер самооценка требовала крови.
— Что-то я не заметил, чтобы ты возражала… — здесь он осёкся, получив меткий бросок подушкой, — в процессе.
— А что мне было возражать? Ты был молод и горяч, — продолжала я нести всякую ерунду, что лучше любого анестетика ложилась на мои душевные раны.
— Значит, молод? — издевательски изогнул он бровь. — Помнится, кто-то всё время намекал на мой возраст. Кажется, там было что-то про песок.
— Что было, то прошло. Границы старости нынче перенеслись на десять лет вперёд.
— То есть я всё ещё стар?
— Заметь, — изобразила я нарочитый жест указательным пальцем, — это ты сказал, а не я.
И пока Игорь глухо смеялся, дрогнув перед моей наглостью, я села рядом с ним и спрятала лицо в ладони.
Жужа бродила где-то в коридоре, цокая когтями о паркет.
— Как всё прошло? — перешёл к делу Ключевский, в момент сделавшись серьёзным.
Повела плечом.
— Не знаю. Как-то. Рассказала ему правду
— Правду?
— Правду! — ощетинилась я, прекрасно зная, к чему он клонит. — Без подробностей, в общих чертах, но тем не менее.
Он разочарованно покачал головой:
— Значит, ни хрена ты ему не рассказала.
— Тогда почему ты сам ему ничего не рассказал?!
Густая злость на Игоря захлестнула меня с головой. За четырнадцать лет он так и не удосужился объяснить сыну, что я такое! Может быть, Арсению тогда было бы легче, знай он о том, что я натворила. А может быть, он и вовсе не захотел бы искать встречи со мной.
— Как я могу объяснить ему то, чего сам не знаю?! — начал заводиться Ключевский.
— Тебе что, память отшибло? Ещё скажи, что тебя там не было!
— Это ещё не значит, что я хоть что-то понял!
С недоверием уставилась на него: сказанное им никак не желало укладываться в голове.
— Ты же сам тогда сказал, что это моя вина!
Он болезненно поморщился, а я подскочила с кровати, отойдя к стене, обхватила себя руками — в комнате вдруг стало жутко холодно.
— Я тогда не так сказал, — долетели до меня его слова.
— Но подумал.
— Олесь, — выдохнул он, тоже вставая с кровати, — я тогда на эмоциях был. И уже извинился за это — и не раз. Да я в ужасе был, странно вообще, что от меня тогда хоть какой-то толк был.
— Не было от тебя никакого толка! — зло бросила я, развернувшись на пятках. Боль в ноге ярким всполохом пронеслась в сознании и померкла перед тем, что происходило здесь и сейчас. — Знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы осознать, что ты тогда сделал со мной?!
— Лесь… — Игорь попытался сделать шаг на встречу, но я выставила ладонь перед собой, требуя не подходить ко мне.
— Мне было двадцать. Двадцать! И я старалась, как же я старалась… Но этого вечно всем было недостаточно.
— Я никогда от тебя ничего не требовал.
— Вот именно! Ты не требовал, у тебя для этого были все остальные. Ольга Вениаминовна с этими вечными жалобами и упрёками, что у меня ребёнок плачет, Макаров с его обвинениями и подозрениями. Это же было так благородно — принять залетевшую дурочку!
— Бред не неси! — жёстко потребовал он. Его лицо помрачнело, и уже не верилось, что каких-то пять минут назад мы беззлобно посмеивались друг над другом, сидя на кровати. — Или тебе напомнить, что я сам просил оставить ребёнка и переехать ко мне?
— Конечно сам! — гневно фыркнула я. — Поэтому и смотрел на меня с этим вечным покровительственным сочувствием во взгляде. Но на самом деле ты злился! — Игорь недовольно поморщился, чем лишь ещё сильнее взбесил меня. — Не смей отрицать, мы оба это знаем! Ты чувствовал себя загнанным, тебе так хотелось ребёнка, и как жаль, что в комплекте с ним шла такая неподходящая я.
— Так, стоп! — рыкнул он. — Только этого не начинай, поливание себя помоями уже больше не прокатит.
Я замерла, словно парализованная, за считанные секунды тело налилось свинцом, и казалось, что я теперь никогда не смогу вздохнуть полной грудью.