Потерянный дом, или Разговоры с милордом
Шрифт:
– Ви все узнали? Таки они пьют? – вынырнула из-за спины Файнштейна старуха.
– Им можно, – хмуро ответил майор. – По Гринвичу, – загадочно добавил он и пошел к лифту, оставив старуху и членов Правления в полнейшем недоумении. Поздно ночью, затворившись один в штабе, Рыскаль вынул из письменного стола ученическую тетрадку, в которую намеревался занести отчет о сегодняшнем референдуме и несколько мыслей на дальнейшее. Он положил тетрадку перед собой, взглянул на нее и… обмер. С обложки глядело на него лицо господина с бакенбардами, который так заразительно смеялся полчаса назад в квартире Лаврентия Родионовича.
Глава 44
ПОКУШЕНИЕ
Часы перед приходом Али всегда тянулись томительно. Я часто подходил к окну и упирался взглядом в кирпичную кладку, будто хотел разглядеть за нею спешащую с дежурства Алю в вельветовых брючках и светлой, будто надутой воздухом куртке. Из чайника, поставленного на газовую плиту, вырывалась струя пара, но я не замечал этого, прислушиваясь к шагам на лестничной площадке и ожидая звонка в дверь.
Наконец, она приходила – с влажными волосами, когда шел дождь, – и мне всякий раз хотелось поцеловать ее в мокрую холодную щеку. Я начинал хлопотать, готовил чаепитие, расспрашивал ее – кто сегодня родился, сколько мальчиков и девочек, и печалился вместе с нею, когда слышал, что какая-то молодая мать опять отказалась от ребенка. В эти дни Аля была сумрачна и резка.
Потихоньку она оттаивала и начинала рассматривать мою работу. Потом мы освобождали стол от чашек, застилали газетами и начинали трудиться. По ходу дела я часто рассказывал Але о своем первоначальном замысле, фантазировал, показывая ей башенки и переходы дворца, вспоминал – кем я собирался заселить его и какой быт должен был установиться в этом восхитительном доме.
Всякий раз при этом я вспоминал о своем, улетевшем, поиски которого решил твердо возобновить, лишь только утихнут страсти вокруг моей фамилии и милиция перестанет мною интересоваться. Остро скучал по Егорке. Будущее представлялось достаточно туманным; временами я мечтал о том, чтобы уехать в другой город и начать там новую жизнь под новым именем. Но как только я начинал размышлять о том, каким же образом мне обзавестись паспортом и работой, как впадал в отчаяние. Я готов был выйти из подполья и сдаться властям, но удерживал страх.
Николай Иванович тоже был озабочен моей персоной.
– А почему вы не сказали, что вас разыскивает милиция? – однажды спросил он.
Я вздрогнул от неожиданности, метнув испуганный взгляд на моего благодетеля. А он продолжал:
– Вы знаете, почему вас разыскивают?
Пришлось рассказать о летней истории с Аркадием, его самоубийстве и сомнительных связях.
– Клянусь, я ни в чем не виноват, – я прижал руки к груди.
– Вас разыскивает через милицию ваша жена Ирина Михайловна, – отчеканил он.
Это был новый удар.
– Откуда… вы знаете? – побледнев, пролепетал я.
– Это неважно.
– А где… она?
Николай Иванович помолчал, испытующе глядя на меня, но ничего не ответил. Я продолжал настаивать. Наконец, он нехотя спросил:
– А зачем вам жена, Евгений Викторович?
– Как… зачем? Я люблю ее, сына… У меня семья!
– Неправда это, – поморщился мой воспитатель. – Извините, что я вынужден лезть не в свои дела. Не любите вы ее, и семья вам не нужна.
– Я лучше знаю – кого я люблю, а кого нет! – воскликнул я запальчиво.
Короче говоря, мы с вагоновожатым поссорились. Я ушел к себе и долго ходил из конца в конец комнаты, мысленно доругиваясь с Николаем Ивановичем. Вот ведь оказывается что! Я не люблю Ирину! Мне не нужен Егорка! Ненавижу, когда лезут в душу с эталонами своих чувств. Любовей на свете столько же, сколько людей. Это чувство неповторимо. Лишь закоренелые догматики могут судить о чувствах другого человека – истинны они или нет. И всегда при этом ошибаться! Ошибаться!
Вскоре пришла Аля. Почему-то у нее был веселый вид. Сделав книксен, она провозгласила:
– Папенька имеет честь пригласить вас на экскурсию в воскресенье.
– Какую экскурсию? – недовольно вымолвил я.
– Он проводит экскурсию со своими подопечными по историческим местам революционного Петербурга.
– Опять будет воспитывать… – капризно проворчал я.
– Нет-нет, это очень интересно, Евгений Викторович!
– Ну, если ты так считаешь… – сдался я.
С некоторых пор у нас с Алей установились отношения, когда я звал ее на «ты», она же меня – на «вы» и по имени-отчеству. Мне казалось это естественным, учитывая разницу в возрасте, кроме того, создавало оттенок отцовского чувства, при котором амуры невозможны.
В воскресенье Аля зашла за мною в семь утра, когда я допивал чай, кляня столь ранний час начала экскурсии, о чем я был предупрежден накануне. Внешний вид Али меня удивил: на ней были старомодные ботики на каблуке, длинная суконная юбка и черный бархатный жакет, слишком короткий, чтобы можно было принять его за полупальто. На голове – маленькая черная шляпка с вуалью. Короче говоря, Аля была одета в стиле «ретро», как теперь принято выражаться. На сей раз ее книксен в прихожей выглядел вполне в стиле.
– Вас уже дожидаются, Евгений Викторович.
Я накинул куртку, сунул ноги в кроссовки, надвинул на лоб вязаную шапочку и поспешил за Алей.
Выйдя из подъезда, я был ослеплен электрическим светом, горевшим в тесном проулке между домами. Проулок напомнил мне узкие улочки старого Таллинна шириною метра три. Щурясь от света, я последовал за Алей по чисто выметенному асфальту и вскоре оказался на углу проулка. Там было темно. Под облетевшим тополем стояла группа людей. Я заметил, что идет снег – мокрый и редкий. Под ногами хлюпало.
Мы приблизились к группе. Я поздоровался, но Николай Иванович, кивнув, приложил к губам палец. Я оглядел его подопечных. Среди них были оба его сына. Одежда юношей удивила меня не меньше, чем Алина. Все были в широкополых шляпах, с длинными шарфами, обмотанными поверх воротников вокруг шеи, в удлиненных плащах и пальто. Один из подростков был в очках с синими стеклами.
Подростки стояли молча, засунув руки в карманы. Аля о чем-то пошепталась с отцом. Николай Иванович – он тоже был в пальто и в шапке – достал из внутреннего кармана листки и роздал их подросткам.