Потерявшая сердце
Шрифт:
Подъезжая к табачной лавке Зинаиды, Елена увидела на тротуаре знакомую фигуру и велела извозчику остановиться.
— Афанасий! — окликнула она раскольника и бросилась к нему.
— Что-то случилось? — сразу догадался он.
— Нет у меня теперь опоры, кроме тебя… — прошептала Елена. Ноги ее не держали. Афанасий бросил свой узел, подхватил девушку на руки и понес в дом сестры.
Слуга Протасовой Анисим, проделавший весь путь от Гороховой на задке извозчичьей кареты, с неудовольствием наблюдал эту сцену. Бросившись в погоню, он еще в доме сбросил ливрею, чтобы не привлекать внимания, и теперь, оставшись в рубахе,
Шесть изб насчитал Дмитрий Савельев в разбойничьей деревне Касьяновке. Правда, считал он не сами избы, а то, что от них осталось — печные трубы и пепелища.
Во время войны, когда Савельев сколотил из своей дворни отряд по борьбе с разбойниками и дезертирами, он делал несколько набегов в Касьянов лес, но с самим Касьянычем столкнулся лишь однажды в придорожном трактире. Дмитрий прекрасно знал, что помещик промышляет разбоем, но зато он был не пришлый, не из дезертиров, а сосед, знакомый с детских лет. Они тогда договорились, что Касьяныч со своими ребятами не тронет ни савельевских крестьян, ни погорельских, а тот, в свою очередь, не сунется со своими молодцами в Касьянов лес. Договор хоть и не был закреплен на бумаге, однако соблюдался обеими сторонами строго.
Перед самым Касьяновым лесом располагалась маленькая деревушка Погорельских, на окраине которой стоял кабак с покосившейся крышей и грязными окнами. Однажды они с Васькой Погорельским прокутили там целую ночь. Васька после был нещадно бит отцом, с приговором: «Не жри водку на глазах у собственных мужиков, не подавай им дурного примера!»
Дмитрий решил расспросить местных крестьян о том, что случилось с Касьянычем и его бандой, а заодно разузнать о Елене. Ведь кто-то да видел, как Цезарь понес ее в этот треклятый лес?!
В кабаке оглушительно воняло сивухой, кислой капустой и луком. Тесная грязная комната была набита мужиками до отказа. Громкие пьяные голоса сливались в единый бесконечный гул. Кабатчик, бритый дядька с пышными усами, сразу узнал барина, и, поклонившись ему, спросил:
— Освободить стол для вашей милости? Это мы мигом…
— Не надо, — остановил его жестом Савельев. — Скажи-ка лучше, — начал он без предисловий, — отчего это вдруг сгорела Касьяновка? И куда подевался хозяин деревни?
При слове «Касьяновка» все вдруг разом умолкли. Слышался только свист закипающего за стойкой пятиведерного самовара, закопченного и помятого.
— Нам-то откуда знать… — нелюбезно пробормотал кабатчик, отведя взгляд в сторону.
— Слушайте, мужики, — обратился Дмитрий к присутствующим, — я вас защищал от Касьяныча и других разбойников, помогите теперь вы мне. Недели три тому назад в Касьянов лес забрела моя… — Он запнулся,
Все по-прежнему молчали. Самовар попросту выходил из себя и уже начинал плеваться кипятком, грозя распаяться. Наконец в углу раздался одинокий хрипловатый голос:
— Мы, батюшка, и взаправду ничего этого не ведаем.
Невзрачный мужичонка приподнялся с лавки и поклонился барину в ноги. Был он худощав, невелик ростом, косил на оба глаза, отчего его суровое лицо казалось смешным.
— А вот на деревне объявился человек, бежавший из Касьянова плена. Может, он чего знает?
— Был в плену у Касьяныча? — удивился Савельев.
— Был, был. Приполз к нам обгорелый, в кровище весь. Смотреть ажио страх!
— Где он? Ведите меня к нему!
Мужичонка вопросительно посмотрел на соседей по столу. Те единодушно закивали.
— У меня он схоронился, — со вздохом признался косоглазый и добавил с досадой: — Уж и не хвор, кажись, давно оправился, а все на моих харчах проедается… А у меня семья сам-десять… Ребятишек много, а работник я один.
В крестьянской избе, куда мужичонка привел Савельева, было душно и угарно. На печи, заняв лучшее место, возлежал незваный гость из Касьянова леса. При виде вошедших он мигом спрыгнул на пол и расправил широкие плечи. Виду него был самый разбойничий.
— Тут вот барин до тебя пришел, — робко сообщил мужичонка. По всему было заметно, что он побаивается своего постояльца.
Тот почесал пышную черную бороду, которой зарос до самых наглых глаз, и нехотя поклонился Савельеву — чуть-чуть, едва склонив голову.
— Пойдем-ка на свежий воздух, дружок, — предложил ему Дмитрий, сразу почуяв удачу.
Они вышли за околицу и остановились у плетня, за которым паслась одинокая белая лошадь, пощипывая хилую прошлогоднюю травку, появившуюся в проталинах. Закат выкрасил ее шкуру в розовый цвет, отразился в темных влажных глазах, которые с грустной задумчивостью наблюдали за незнакомцами.
— Откуда будешь родом? — поинтересовался Савельев.
— Не все ли равно, — бойко ответил тот. — Откуда бы ни был, там меня уже нет.
— Как попал к Касьянычу?
— Вы что, полицмейстер, мне допрос учинять? — грубо оборвал парень.
— Нет, братец, я не полицмейстер, — спокойно сказал Дмитрий. — Я — хуже, потому как вижу тебя насквозь. Это ты крестьянам мог заливать, что был в плену у Касьяныча. Куда там Касьянычу пленных-то брать, когда своим разбойникам жрать нечего? К тому же ты пришлый, стало быть, из дезертиров. А с дезертирами у меня разговор короткий… — Савельев неожиданно выхватил саблю, глаза его налились кровью, брови сдвинулись на переносице. — Разрублю пополам, как свинью к Рождеству! Пискнуть не успеешь! — рявкнул он раскатистым командирским голосом.
Разбойник молниеносно грохнулся на колени и взмолился:
— Пощади, барин! Не убивай!
— То-то же! — Дмитрий спрятал саблю в ножны. — Встань и отвечай. Отчего сгорела Касьяновка?
— Подожгли.
— Кто ж подпалил этого висельника?
— Один из его людей, пришлый.
— Дезертир?
— Раскольник.
— Ишь ты! — нахмурился Савельев. — За что?
— Не поделили кое-чего, — неопределенно ответил разбойник.
— Где же теперь Касьяныч?
— А Бог его знает, — пожал плечами парень. — Исчез со своими ребятами в ту же ночь.