Потерявшие солнце
Шрифт:
Узкая лесенка вела в импровизированную спаленку. Здесь тоже царил беспорядок, но скорее обыденно-бытовой, чем привнесенный преступниками. Стены были деревянными, неоклеенными. От них несло сыростью. Прямо на полу стоял телефон.
– Але, Оля, это я. Я задерживаюсь.
– Как? А Паша ждет тебя поиграть в мяч.
– У меня работа.
– Мы соскучились. Когда ты…
– Не знаю. Позвоню еще.
Он повесил трубку, гадая, заплакала она или нет. Снова накатила
– Да? – Мужской голос не излучал доброжелательности.
– Привет, Виталик. Это Челышев. Помнишь такого?
– Вас забудешь.
– А ты попробуй.
– Шутка.
– Разговор есть.
– Сейчас, что ли?
– Минут через пятнадцать, минут на десять.
– Где?
– Где в прошлый раз. Я рядом.
– Буду.
Антон спустился вниз.
– Член и яйца нашли, – сообщил Андронов, – во рту.
– У кого? – не понял Антон, думая о другом.
– У дежурного опера! – Андронов постучал его по голове. – У трупа, разумеется. Проснись!
Сергей Сергеевич Смотров достал свой радиотелефон:
– Дежурный! Записывай информацию: во рту трупа обнаружены отрезанные яичники.
Лена удивленно подняла глаза от протокола, встала и, подойдя к Смотрову, надвинула ему кепку на глаза:
– В вашем возрасте пора бы знать: у кого яички, а у кого яичники.
– Ой, блин! – сконфузился Смотров и снова схватился за телефон.
Антон прыснул и, зайдя в кухню, тронул за рукав Максакова:
– Я отскочу на полчаса. Пока все равно не нужен.
– Давай, – Максаков оторвался от свидетеля – плотного лысого мужичка, – но, если можешь, после к себе в отдел подтягивайся. Тут интересно…
Антон кивнул:
– Нет проблем.
В темноте дождь казался еще холоднее и тоскливее. Ветер отчаянно штурмовал усталые дома и теплые квадраты окон, с протекающей за ними чужой жизнью. В черном цвете Михайловский садик казался непроходимым лесом. Мрачная громада Инженерного замка скалой нависала над ним. Тускло блестела под водяными струями статуя Петра.
Антон опоздал. «Восьмерка» Кропивина с погашенными фарами примостилась у чугунных ворот. Он открыл пассажирскую дверцу и сел.
– Привет.
– Здравствуйте.
Антон достал папиросы и посмотрел на Виталика. Покрытое оспинами, одутловатое лицо Кропивина не выражало особой радости. Антон закурил:
– Ты же хорошо знал Фуню, Виталий?
Кропивин удивленно посмотрел на него своими рыбьими глазами:
– Ну, как хорошо… Друзьями не были. Когда-то «катали»* вместе. А вы этим делом занимаетесь, Антон Владимирович?
– И я тоже. А что?
– А меня уже завтра вызывают к вам в отделение. И Леху, и Аксена. Всех.
– Кто?
Кропивин достал электронную записную книжку и начал тыкать кнопки.
– Сейчас… Вот: Тортюхин Сергей Валерьевич, одиннадцать утра, кабинет пятьдесят два.
«Ледогорова, Сергеева и Беню выселили, – подумал Антон. – Полянский был прав: в главке и РУВД мест не нашлось».
– Так мне идти или не надо? – Кропивин смотрел с надеждой.
– Иди. – Антон выбросил окурок в окошко. – Когда вы с Фуней разошлись?
– Ну год, может, полтора.
– Поругались?
– Нет, чего нам ругаться. У него чего-то в башке поехало. Ушел в «лобовики»**. Решил, что пора играть честно, мол, уже солидный человек… Это «откатав» десять лет.
– А отношения поддерживали?
* «Катать» – заниматься шулерством. Зарабатывать деньги нечестной игрой в карты.
** «Лобовики» – игроки на большие суммы, играющие честно.
– Ну бывало, конечно, пока он динамить меня не начал.
– Каким образом?
– Ну, он думал, что крутой игрок. А «катать» и играть нормально – разные вещи. У «лобовиков» играют честно и по-крупному. Короче, он опустился. Несколько раз у меня занимал. У ребят занимал. Начал от меня ныкаться. Потом как-то еду, смотрю – он с бабой стоит. А меня как раз приперло: тачку разбил. Я вылез, подошел, поднаехал на него. Говорю: «Проблемы будут». А баба, только я подошел, развернулась и пошла прочь. Так Фуня дернулся за ней, потом ко мне. Заменжевался весь. Хватает меня за рукав и бормочет, что я дурак, что он на днях отдаст все, если я ему не буду мешать.
– Ну?
– Ну чего, я ему сказал, что смотри, мол… И уехал. А через тройку дней он пришел и все вернул.
– Как?
– Ну я откуда знаю. Я не спрашивал. Все отдал, еще бутылку коньяку французского принес. Недешевого, кстати. И ребятам все отдал. Они говорили.
– Как думаешь, мог Фуня на хату Каретникова навести?
– Каретников – это кто? Олег, что ли?
– Да.
– Может, и мог. Он вообще дурной был. А так хер его знает.
– А с кем он крутился последнее время?
– Не знаю. Он же ныкался.
– А кто может знать? У него друзья близкие были? Баба?
– Бабы не было. Он не боец был. А друзья? – Кропивин подумал. – Не, не знаю.
– Та, с которой ты его видел, она как выглядела?
– Блондинка, подстрижена под каре, фигура хорошая…
– Лет сколько?
– Под тридцать.
– Рост.
– Невысокая. Как и он. Метр семьдесят.