Потерявшие солнце
Шрифт:
– Алло. – Она ответила на третьем звонке.
– Милая, извини, тебе не трудно будет купить мне сигарет по пути?
– Конечно, нет! – Она рассмеялась. – Терпи. Я скоро.
Он подумал, что то, что она действительно дома, еще ничего не значит, и взял в руки телефонный справочник.
– Алло, это справочная Варшавского вокзала? Извините, у меня должна была приехать жена из Ивангорода, а что-то нет. Очень волнуюсь. Не подскажете, на каком поезде она могла приехать?.. Таллинский прибыл в десять двадцать восемь? Других нет? А вчера вечером? Тоже не было? Неужели так мало поездов? А-а, сложная обстановка на границе. Спасибо большое. Нет, видимо, она еще не добралась. Далеко от вокзала. Спасибо.
Цыбин допил чай и посмотрел на часы. На такси в субботу без «пробок» ей ехать минут двадцать. На транспорте она не поедет. Он встал и пошел одеваться.
Ветер был холодным и влажным. Дождь походил на водяные брызги. Пустынная набережная изредка оглашалась шорохом автомобильных шин. Народу почти не было видно. Только на остановке автобуса несколько человек забились в прозрачный павильон. Безлюдье объяснялось выходным днем и полным отсутствием в этом районе каких-либо присутственных мест, включая рюмочные и пивняки. Тонкая индустриальная коса между центровой Лиговкой и спальным Купчино.
Цыбин выбрал удачную позицию у лестничного окна дома, стоящего торцом к его жилищу. Подъезд с грехом пополам проглядывался. Грязное стекло немного очистилось дождем.
Анна появилась, когда он курил третью сигаретку. Она выбралась из желтого таксомотора и, осторожно ступая на высоких каблуках, направилась к парадной. Он сосредоточился. Больше никого не было видно. Ни людей, ни машин. Она не оглянулась ни разу. Не сделала паузы перед входом в подъезд.
Обшарпанная дверь громко хлопнула.
Прошло минут пятнадцать. Дождь неожиданно пошел сильнее. Стало более сумрачно. Цыбин представил себе, что она думает, звоня снова и снова в пустую квартиру.
Она вышла из подъезда. Наступал самый серьезный момент. Если она участвовала в чьей-то игре, то сейчас они поймут, что что-то идет не по плану и постараются выйти с ней на контакт, да и ей понадобятся новые инструкции. Дилетанты просто подойдут или подъедут. Профессионалы пошлют божью старушку спросить дорогу или мамашу с коляской, которая попросит подержать дверь в парадную. На худой конец, возможен подвыпивший парень с настойчивыми ухаживаниями. Анна спокойно побродила перед домом. Несколько раз посмотрела на окна, затем снова зашла в парадную. Прошло еще минут семь. Никого. Она вышла и, подойдя к дороге, посмотрела в одну и в другую стороны. Постояв минуту, прошла к одинокому таксофону, на который Цыбин двумя часами раньше взирал из окна. Этого он не предвидел. Автомат был старый, жетонный. Напрягая зрение, он увидел, как она, вставив жетон, крутит диск. Возможно, звонит ему, а возможно… Она повесила трубку. Цыбин успел заметить движение руки, вынимающей жетон. Не дозвонилась. Дождь хлестал сильнее и сильнее. На Анне не было шапки. Она раскрыла зонт, постояла опять в раздумье и пошла ловить машину.
Воспользовавшись тем, что дорога абсолютно пуста, мысленно надеясь, что успеет, Цыбин выскочил из подъезда, благо он выходил на противоположную набережной сторону дома, и бросился между домами в сторону пересечения Волковки и Камчатской улицы. Зеленая «семерка» осторожно пробиралась по лужам в сторону трассы. Он замахал руками:
– Полтинник до Металлистов. Очень надо.
Анна по-прежнему «голосовала» на залитой дождем набережной Волковки. Метров через сто от нее Цыбин попросил водителя остановиться и достал из бумажника две сотенные купюры.
– Жена моя, – кивнул он назад, – надо посмотреть, куда поедет. Гуляет – сил уже нет. Это аванс, командир, если далеко поедем – добавлю.
Водитель – молодой остроносый парень в черной кожанке – невозмутимо спрятал деньги в карман и заглушил двигатель. От него веяло абсолютным равнодушием к проблемам пассажира. Это Цыбина устраивало как нельзя лучше.
Анну подобрала старая, облезлая «бээмвэшка». Он внутренне сжался. Несмотря на внешний вид, движок у нее был посильнее, чем у «семерки». К счастью, погода не располагала к гонкам, и обе машины потихоньку выбрались на Лиговку, а затем на Староневский. Судя по маршруту, Анна направлялась в сторону дома. Нева под мостом Александра Невского пучилась стальными нервными волнами. Дождь нарастал стремительно и неумолимо, словно кто-то повернул ручку регулятора мощности в сторону увеличения. Захваченные врасплох прохожие испуганно забивались в укрытия или пытались внедриться в редкий городской транспорт. Анна вышла за полквартала до своего дома. Внутри у Цыбина нехорошо колыхнулась задремавшая вроде тревога, но снова улеглась, когда она направилась к продуктовому магазину. Внутри она долго выбирала продукты, не отвлекаясь ни на секунду. Цыбин следил за ней через витрину, куря последнюю сигаретку. Когда она вышла, волоча объемный пакет, и пошла в сторону дома, он позволил себе на секунду отвлечься и купил букет из трех желтых роз. Ей было сложно открыть дверь парадной из-за пакета. Он догнал ее и придержал створку.
– Привет, милая.
В ее взгляде плясали изумление, бешенство и радость:
– Ты?!
Он с удовлетворением отметил, что она только удивилась, но не занервничала и не испугалась.
– Не хватило терпения дождаться твоего приезда. Хотел тебя перехватить, но все-таки мы разминулись. – Он улыбнулся и протянул ей цветы. – С возвращением.
Губы у нее презрительно скривились. Она оттолкнула его руку и с силой пнула ногой дверь парадной. От неожиданности он едва не получил удар створкой.
– Вреш-ш-шь, Цыбин. – Ее голос походил на шипение разъяренной кошки. – Ты меня проверял. Идиот шизанутый.
Она двинулась вверх по лестнице.
– Аня! – Он взялся рукой за перила. Улыбка не сползала с его лица, но взгляд стал острым и стылым, как сосулька. – Мы не в кино играем, а в жизни. Это гораздо опаснее. Я предпочитаю быть живым и шизанутым, чем благородным, но мертвым. И ты мне нравишься живой.
Она остановилась на последней ступеньке марша и обернулась. Лицо у нее вдруг приняло обычное выражение. Только в глазах студенилась сырая усталость.
– Прости, – сказала она. – Мне вожжа под хвост попала.
Он поднялся и взял из ее руки пакет, вложив туда цветы:
– Очень соскучился и зверски проголодался.
Она кивнула и взяла его под руку.
В квартире, поставив чайник и бросив на сковородку купаты, она закурила и присела возле него на корточки, положив голову на его колено:
– Цыбин!
Он не ответил, смотря на беснующийся за окном дождь.
– Цыбин!
– Да, милая.
– Ты мне доверяешь?
– Конечно, милая. – Он не отрывался от дождевых струй. – Если бы я не доверял тебе – я бы давно тебя убил.
Антон подумал о том, что в новостройках тоска заложена в сами бетонные блоки домов. Лето, осень, зима – одинаково серы и безрадостны. Он допивал чай на пустой кухне, размышляя, что лучше: позвонить Ольге или написать ей записку. Как всегда решил, что лучше написать. Накропав на тетрадном листе: «Оля, я поехал проведать маму», он вытащил из буфета заначенную пачку папирос и прошел в комнату. В серванте лежали две коробки шоколадных конфет, купленные Ольгой на Новый год. Он выбрал «шерри». Мама всегда любила их.