Потерявшие солнце
Шрифт:
– Кого надо?
– Электрик я, – решил схитрить Антон, – счетчик надо проверить.
Пауза за дверью продолжалась еще минут пять.
– Па-а-шел на хрен, мент вонючий! – неожиданно взревел тот же голос. – А счетчик, козел, у тебя за спиной.
Антон оглянулся. Счетчики всех квартир были выведены на лестничную клетку…
Спустя два дня круглый седой старичок постучался к нему в кабинет и долго извинялся за «учинимые им третьего дня безобразия», так как пьяный он «имени своего не разумеет». Усадив Бухарина перед собой, Антон достал справку о судимости.
– Алексей Васильевич, а как вы первую судимость получили?
– О-о! – Старичок покачал головой. – Молодой был, горячий. С Пашкой, соседом, девчонку не поделили, почтальоншу. Слово за слово, ну я его на пику и посадил.
– А вторая? Тоже «мокруха»?
– Да. Через три месяца после освобождения иду я по Чернышевского, смотрю, мужик курит. Я ему: «Угости папироской!» А он: «Пошел ты, козел!» После зоны. Меня «козлом»? Ну я его на пику и посадил.
– Потом, я смотрю, побеги у вас? – Антон с трудом сдерживал улыбку.
– Да, – кивнул Бухарин, – не любил я сидеть. Кругом одни воры. Подонки. Я чужого никогда в жизни не брал. Воспитание. Я вообще не любил весь этот преступный мир.
– А потом?
– Потом освободился. Сидел в пивной у Московского с женщиной… – Лицо Бухарина вдруг стало каким-то мечтательным. – …В общем, завелся какой-то охламон. Ее непристойно назвал… Ну я его на пику…
Про четвертое убийство Антон спрашивать не стал.
Сейчас Бухарин был подавлен и озабочен. Он не знал, куда деть свои грубые руки со стола.
– Что случилось, Алексей Васильевич? – Антон подвинул ему папиросы и украдкой зевнул. Спать хотелось неимоверно.
– Беда, Владимирыч, – Бухарин достал «беломорину», бережно размял ее своими корявыми пальцами и продул. – Думать что-то надо…
Он наконец решился.
– В общем, так! Вчера я выпил немного. Ну не прав был. Грубил на кухне. Сосед мой, лимитчик хренов, ну который на хлебозаводе работает… В общем, в морду мне дал. Ну это ладно! Но он при всей квартире меня «пидором» назвал. Представляешь? Придется его, Владимирыч, завалить!
Сон сняло как рукой. История свидетельствовала о том, что старик зря слов на ветер не бросает.
– Может, не стоит, Алексей Васильевич? – осторожно осведомился Антон.
– Сам не хочу, – сокрушенно покачал головой Бухарин, – хотелось на свободе умереть. Но придется. Делать нечего. – Он снова расстроенно вздохнул.
– Надо подумать хорошенько, Алексей Васильевич. – Антон подумал, что со стороны их разговор сильно отдает шизофренией, но как никто другой он понимал, на каком тонком волоске висит жизнь бухаринского соседа.
– Думай, Владимирович, думай, – горячо согласился Бухарин, – а то всем проблемы: писать, оформлять, следствие. Я ж понимаю: вам эти головняки тоже не нужны.
Его желание уберечь сотрудников милиции от лишних проблем было абсолютно искренним.
– Он же, бычье деревенское, не понимает в жизни ничего. Цену словечка не знает. Думает – молодой, здоровый. А его – хыч пикой в брюхо, и делай с ним что хошь.
Бухарин достаточно доходчиво показал жестами, что можно делать с соседом после «пики в брюхо».
– А может, он извинится? – безнадежно предложил Антон.
Бухарин в сомнении хмурил брови.
– Может, конечно, – уверенности в его голосе не было, – но если только тоже при всех. Хотя он не станет. «Крутой» больно.
– Я попробую с ним поговорить. – Антон почувствовал выход из ситуации. – Он дома сейчас?
– Был, ему вроде в ночную сегодня.
– Значит, так, Алексей Васильевич, я через полчаса зайду и с ним переговорю, а пока – никаких «разборок».
– Нет, нет, – замахал руками Бухарин, – я и из комнаты-то выходить не буду. От соблазна…
Оставшись один, Антон подошел к окну. Вода просачивалась сквозь щели рамы и грязной лужицей скапливалась на подоконнике. «Интересно, в каком учебнике ОРД учат выходить из таких ситуаций».
Павленко был на месте, важно восседая за пишущей машинкой.
– Опять ты, Челышев, не стучишь!
– Извини, стучат обычно мне! Как успехи?
– Нормально, – Павленко откинулся на стуле, – прекращаем дело.
– Как? – Антон опешил. – Почему?
– За смертью обвиняемого, по статье пять, пункт восемь, – важно пояснил Павленко.
Антону показалось, что он второй раз за утро сходит с ума.
– Ты можешь толком объяснить? – взорвался он.
– Прекрати на меня орать, Челышев! Я тебе не гопник какой-нибудь! – взвизгнул Павленко. – Сегодня Иваныпин и Горелова дали показания, что кражу совершила покойная ныне мать Гореловой Зои – Татьяна Петровна Горелова, а они оговорили себя под угрозами сотрудников уголовного розыска. Кстати, это мы еще будем проверять. Я готовлю материал в прокуратуру. – Павленко радостно блеснул глазами. – Так что дело на прекращение.
– Подожди, подожди, – Антон взмахнул руками, – а показания Голбана?
– Им нельзя доверять. Он находится с Иваныпиным в неприязненных отношениях, подозревая его в интимной связи с Гореловой.
– Ему нельзя, а им можно?
– Их показания сходятся в мелочах, а у него есть нестыковки.
– А вещи? Их продавала Горелова.
– Конечно. Мать ее попросила.
– Слушай, Павленко, ты следователь или адвокат? Второе у тебя лучше получается.
– Я служу закону, Челышев, – Павленко закатил глаза, сам наслаждаясь пафосом сказанного, – и не собираюсь нарушать его в угоду вашим «палкам» за раскрытие.