Потомки Нэнуни
Шрифт:
— Наверно, они еще не понимали вкус краба. А может, их закон запрещал? А может, боялись такой страшный штука, — Гек зашевелил своими скрюченными пальцами перед пушистыми, отливавшими медью усами.
Все расхохотались. Капитан, когда бывал в ударе, умел рассмешить кого угодно. А Михаил Иванович уже рассматривал новый экспонат.
— Они, разумеется, и охотились. Видите, это костяной, а это каменный наконечник стрелы. Да и кости о том говорят.
Ольга Лукинична перетирала на краю стола чайную посуду. Она внимательно прислушивалась к разговору мужчин, долго не рискуя высказать свое мнение. Но не выдержала:
— Выходит, мы не первые живем на этой земле, да? Приятно думать, что наш полуостров давно нравился людям. Что они тоже выбрали его и стали здесь жить.
— Стали-то стали. Только вот что мне непонятно: почему они выбрали северо-восточный склон? Я прихожу к выводу, что это была только летняя стоянка, их дача.
— Пожалуй, ты прав. Они приходили летом ловить рыба и собирать ракушки. Это гораздо легче, чем ходить на охоту с луком и копьем, а? Ходили все на бухта, собирали устрица и колотили камнем с утра до вечера! Только где они жили зимой, а, Михаил Иванович?
— Я уже думал над этим. Возможно, и на полуострове, ведь тогда никто не жег лес, он защищал от стужи. Судя по липам, здесь стояли огромные деревья. Но не исключаю, что откочевывали на зиму дальше в горы, в тайгу. Вот бы открыть их основное жилище! Там мы обязательно нашли бы захоронения и какие-то печи для обжига этой посуды.
— Все равно, ты сделал очень большой открытие. Молодец, когда будешь отправлять посылку в музей?
— Как только все пронумерую и опишу.
— И статью сразу будешь писать?
— Обязательно. Я уже придумал название. «Кухонные остатки и каменные орудия, найденные на берегу Амурского залива».
— Давай. Я на днях иду Владивосток. Заберу твои ящики, отправляю все в Иркутск…
Прошло три месяца, выпал снег, но море, как всегда, замерзло поздно. Гек продолжал курсировать на своей «Анне» вдоль побережья, часто наведывался во Владивосток. Там он неизменно забирал почту для себя и Янковских.
В этот раз он: сам занес пачку писем и газет. Они сидели у стола, на котором была разложена корреспонденция.
— Есть письмо от музей: Потом будешь читать, интересно, что они пишут про кухонные остатки. Только сначала вот что. Я заходил ваш «польский клуб» — кофейню господина Пиллера. Там тебе просили передать, чтобы послал деньги. Говорили, надо помогать какой-то ссыльный. Его фамилия, сказали, ты сам знаешь.
— Очень хорошо, что ты побывал у Пиллера. Когда отправляешься в обратный рейс? Я зайду, передам, сколько смогу.
— Ладно, отвезу, политическим помогать надо. Они честные люди. А я все забываю тебя спросить, Михаил Иваныч, как поживают твои олени?
— Кажется, они поняли мою заботу. Как пойдут через перешеек в тайгу, так, смотришь — на обратном пути ведут с собой новых. Стадо заметно растет. Ты ведь знаешь, оленей нещадно бьют повсюду, и если так будет продолжаться, то недолго и совсем уничтожить. Хоть у нас сохранятся.
Отвечая, Янковский вскрыл письмо из Иркутского музея.
— О черт, только что говорил об охране оленей, а музей — на тебе — просит во что бы то ни стало добыть и прислать им две пары лучших рогов, скелеты и шкуры двух взрослых самцов. Да для науки чего не сделаешь! Завтра, хочешь не хочешь, поеду, попробую добыть эти рога для Иркутска…
На следующее утро он пересек верхом несколько распадков и, взобравшись на сопку, заметил табунок. На дне узкой долинки среди кустов паслось восемь оленей. Среди них на снегу заметно выделялись два темно-бурых самца. Вынул бинокль и рассмотрел красивые симметричные рога. Музею, кажется, везет: такие рога не часто встретишь!
И он уже представил их на стене знакомого зала.
Но, разглядывая рогачей, слегка повел биноклем и вздрогнул: кто это? По склону соседнего овражка к стаду оленей подкрадывался, казавшийся издали совсем черным, какой-то топкий длинный зверь. Пригляделся — барс!
Ловкий прогонистый хищник проворно подбирался к мирно пасущимся животным. На открытых местах он полз медленно, совсем погружаясь в снег, оставляя за собой глубокую борозду. Зверь был так поглощен своей целью, что не заметил появившихся на горе лошадь и человека. Янковский смотрел на него не шелохнувшись, пока тот не скрылся за разделявшим их гребнем. «Нужно бежать наперерез, нагнать прежде, чем нападет на оленей!»
Только сейчас он осмотрелся вокруг. Поблизости — ни одного надежного куста, к которому можно привязать Атамана. И, увлекая коня за повод, устремился вниз. Они скатились с распадок, пересекли ключ и начали взбираться на хребетик, за которым скрылся хищник.
В правой руке Янковский держал готовый к выстрелу штуцер. Добравшись до верха, перевел дыхание, натянул повод, шагнул на гребень и остановился, осматриваясь. Конь спокойно стоял за спиной.
В распадке бродили олени, а вокруг — чистый белый снег. Барса нигде не было.
Перед охотником стоял густой куст каменной березы. Он взглянул сквозь его частые ветки и едва не поскользнулся. В двух шагах за кустом напружинилась для прыжка огромная пятнистая кошка! Хвост вытянут, как железный прут, уши плотно прижаты к затылку, неподвижно устремленные на человека глаза излучали зеленовато-оранжевый блеск.
«Даст ли секунду-другую или сомнет в одно мгновение?» Янковский одним движением машинально сдвинул вперед висевший на поясе нож и вскинул к плечу штуцер. Но тут сверкнула другая мысль: «А вдруг мерзлая ветка отведет пулю?» И, пожертвовав еще одним мигом, он выбрал в переплете ерника дюймовое окошечко, а в нем переносицу зверя. И — нажал на спуск. Потом вспомнил, что, пока нажимал, еще подумал: «Успею ли?»
Невозможно передать словами всех чувств, возникающих при такой встрече. Требуется некоторое время, чтобы оценить случившееся.