Потомок Елизаветы I
Шрифт:
На вершине мы обнаружили стойбище, или, я бы сказал, «городище»: почти квадратная площадка с выкопанной серединой и насыпанным по краям валом со вставленными в него цельными стволами деревьев.
Деревья, скорее всего, были подкопаны, подрублены и завалены наружу. И, судя по всему, деревьев когда-то здесь было много. На вал были уложены обломанные или обрубленные со стволов ветки, и получалось, что стволы деревьев возвышаются наружу ещё на высоту пять, восемь метров.
По стволам можно было забраться изнутри и что-нибудь в кого-нибудь кинуть. Пробраться снаружи
– Дом, – сказал я и сбросил с плеч лямки здоровущего и тяжелющего, но не промокаемого вещевого мешка, сшитого из четырёх «рыбьих» шкур, со швом, промазанным рыбьим клеем. Мне очень нравились наши мешки.
Наш поход подтвердил правильность сделанного мной выбора материала. Мы неоднократно переворачивались на плотах и мокли, но мешки доказали свою водонепроницаемость.
Что интересно, мешки были большие, и при необходимости, его можно было надеть на себя. Просто, рыбью кожу хорошо выделать у меня не получалось, но это и хорошо. Я как-то видел, какой падает сверху град, и подумал, что лучше вывалить всё из мешка и надеть его на себя, чем быть избитым градинами размером с кулак. Мешок периодически высыхал и превращался в толстостенный лёгкий, но прочный короб.
Всю рыбу мы обесшкуривали, и у нас скопилось много сырья для кожаного производства.
Отправив детишек резвиться, отдыхать они не захотели, а сам завалился на спину. Мешок у меня был очень тяжёлым, а ремни не очень удачные.
Рысь подошла ко мне и прилегла рядом. Когда со мной были другие люди, она не позволяла себе щенячьи нежности, а вот в отсутствии оных….
Рысь подползла ко мне на животе и лизнула меня в плечо.
– Щекотно, – шутливо возмутился я, и перевернулся на бок, дотягиваясь рукой до её живота.
Рысь подползла почти в плотную ко мне, и тоже перевернулась на бок, подставляя под мою руку свежий, едва зарубцевавшийся шов. Я, слегка касаясь пальцами, погладил его, а «кошка» застонала от наслаждения.
Было дело, она пыталась чесать заживающую рану своими задними лапами, но когти разорвали «нити», и швы разошлись. Увидев кровь, я обрушился на Рысь с такой гневной тирадой, что она поджала уши и добровольно дала себя зашить снова.
После этого, едва увидев, что она садится в удобную позу, чтобы почесаться, я кричал на неё, подходил и нежно почёсывал шрам. В первый раз она попыталась меня куснуть, но получила от меня по морде ладошкой, чему сильно удивилась. Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли друг друга.
Сейчас Рысь лежала, постанывая и плотно закрыв глаза, как стыдливая девушка. Я усмехался своим скабрезным мыслям, отгоняя прочь видения нимф.
– Хватит тебе, нимфоманка! – Сказал я и ткнул её легонько в морду.
Рысь открыла влюблённые глаза и лизнула меня прямо в лицо. Я потрепал её по лбу, она лизнула мне ладонь, и я поднялся на ноги.
– Надо осмотреться, – сказал я.
Обойдя «городище» я больше всего внимания уделил скалам и, оказалось, что не зря.
Скалы стояли углом. Между средней скалой и правой я нашёл расщелину с тропой к воде, а спустившись по ней метров на десять, я обнаружил хороших размеров пещеру, явно доработанную вручную.
В ней мы тоже обнаружили следы человеческой цивилизации в виде сухих экскрементов и обглоданных когда-то давно костей. Чистотой аборигены не заморачивались.
На удивление, Рысь тоже легко прошла по крутой скалистой тропинке и сейчас фыркала, и чихала, обнюхивая человеческое логово.
– Хорошая пещера, – сказал я.
Рысь недовольно фыркнула.
– Да ладно тебе! Не нравится, живи снаружи. Всё равно сюда приползёшь, когда мокро будет.
Рысь снова фыркнула.
– А мне нравится. И до воды не далеко. Пошли посмотрим.
Я спустился прямо воде, а Рысь остановилась на широкой, явно рукотворной, площадке метрах в двух от реки.
– И это в безводье, – задумчиво поскрёб бороду я. – Понятно.
Спустившись по ступенькам ещё ниже, погрузившись в саму реку, я похлебал с ладони водицы и поднялся наверх.
Щенки скулили. Детишки пекли рыбу и варили компот из сухофруктов. Фрукты-ягоды мы собирали не только специально, но и мимоходом, и на привалах вялили в тенёчке. И поэтому постоянно были с фруктово-лиственным взваром.
За поход я определил несколько приятных на вкус травок, которые с удовольствием добавлял в заварку.
Взяв на себя готовку, я погнал детишек в пещеру прибраться, четко показав, что надо сделать, а именно – зачистить самое свежее гуано. Окаменевшее решили не трогать. Да и костей там, оказалось, лежало много слоёв.
Рысь тоже времени даром не теряла и начала рыть себе под корнем большого дерева нору. Потом отошла в сторону, предоставив продолжать рытьё норы щенкам, и подсела ко мне.
Я сидел у костра на камне, а рядом со мной пристроилась то ли собака, то ли кот. Запустив пятерню в короткий подшёрсток между её лопаток, я стал сжимать и разжимать пальцы, стягивая и отпуская кожу. Рысь вытянулась и замурчала.
– Ну и кто ты после этого? – Спросил я, похлопав её по спине. – Пёсокот или котопёс?
Закат осветил розовым плывущие перед нами облака. Смеркалось.
Эту ночь мы спали под звёздным небом. Я, как обычно, на кожаном коврике прижавшись к спине Рыси. Её щенята между лап матери со стороны живота, иногда почмокивая по привычке пустыми сосками. Детишки спали на шкуре птицы Рух.
Я проснулся от храпа.
– Ну, у тебя и храп, – сказал я недовольно, но понял, что храпит не Рысь, а один из её щенят. – Это ещё что за новости? – Сказал я, и уснул снова.
Утром я поймал «храпуна» и осмотрел его. Я ошибся с первым предположением о возрасте щенков. Им было не больше года. А кормить мать их перестала, потому что у неё пропало молоко от воспаления после ранения.
Мы им оказались, как спасение, потому что у нас оставалась еда, сваренная, или прожаренная, то есть прошедшая первичное разрушение белка. И мамаша это поняла.