Потрясатель Тверди
Шрифт:
— Что это за металл? — спросил Санти, разглядывая перстень.
— Не знаю. Но он тверже серебра и совсем не потемнел. Хотя кольцу не меньше пятисот иров!
— Такой древний? Благодарю тебя! — Санти не смотрел на перстень, но чувствовал его на пальце.
Глаза Ангнани засияли ярче сапфиров.
— Я рада, Санти! Пусть он поможет тебе! Хочешь еще уинона?
Ронзангтондамени хлопнула в ладоши, появился слуга. Но, прежде чем она отдала ему распоряжение, слуга поклонился и произнес:
— Посланец от Королевы, госпожа!
Ронзангтондамени нахмурилась.
— Что ей надо? — сказала она Санти на конгаэне. И слуге на тонгриа: — Пусть войдет! Но прежде принеси мне еще уинона! —
Приказание было выполнено в точности. Сначала была принесена ваза с синими тяжелыми гроздьями, а посланец был впущен лишь пять минт спустя.
Он вошел и уставился на Санти. Щедростью Ронзангтондамени юноша больше походил на принца, чем на сына ангмарского зодчего. В белой с голубым рубахе из плотного шелка, в свободных панталонах и черных, с бисерной вышивкой сапожках из тонкой кожи катти, с драгоценным перстнем на пальце, алмазной булавкой, скалывающей ворот рубахи, с волнистыми мягкими волосами, удерживаемыми дорогим обручем с затейливой инкрустацией… Санти не мог отказаться от подарков, потому что его собственная одежда превратилась в лохмотья. Но предпочел бы более скромный наряд: неудобно пользоваться щедростью, ничего не давая взамен. Но отказываться от подарков Ронзангтондамени было бы жестоко.
Женщина Гнона с неудовольствием поглядела на засмотревшегося посланца.
— Говори, скороход! — резко бросила она. — Или ты уснул?
Посланец моргнул, повернулся к ней:
— Госпожа и Женщина Тонгора, Повелительница Тангра, Ее Величие Королева приглашает тебя, Ронзангтондамени, Женщина Гнона, госпожа и сестра, присутствовать на пиру, что дает Ее Величие сегодня, после захода солнца, в честь величайшего над великими, Бога, Владыки и Судии, Могучего, Доброго, Восставшего над богами и светилами, Хаора Всесокрушающего!
Посланец отбарабанил все единым духом и замолк.
— Приду! — Ронзангтондамени вынула из кошелька серебряную монету и бросила скороходу. Тот поймал ее с привычной ловкостью, поклонился и вышел.
— Пир? — спросил Санти. — Это интересно?
— Много еды, немного музыки и совсем мало удовольствия! — ответила Женщина Гнона. — Но Королевский Дворец стоит посмотреть! Если ты хочешь, я возьму тебя с собой?
Ронзангтондамени и хотелось, чтобы юноша сказал «да», и не хотелось этого. Зная Королеву, Приближенных ее, да и прочих Женщин, она справедливо опасалась, что Санти покажется привлекательным не только ей одной. Кроме того, он был чужеземцем, а закон запрещал Женщинам Тонгора приближать к себе чужеземцев. Но ведь покупает же сирхар девушек! Почему тогда ей нельзя? Разве это не одно и то же?
Ронзангтондамени отлично понимала: да, не одно и то же. Но в конце концов, законы даны Хаором. И Хаором назвала Королева великана-пришельца. Хаор он или нет, но он — приятель ее Санти. Пусть-ка Королева распутает этот узелок!
— Да! — сказал Санти. Он хотел посоветоваться с фэйрой, прежде чем ответить, но сознание Этайи было в этот момент далеко от Тонгора. — Да! — Санти хотелось не столько взглянуть на Дворец Королевы, сколько увидеть друзей.
Два бронзовых дракона, набив животы белой плотью иллансана, дремали, разбросав по теплым камням обвисшие крылья. В лучах полуденного Таира их чешуя отливала золотом. Вытянутые головы с загибающимися вперед рогами и мощными челюстями покоились на отполированном водой и ветрами камне. Перламутровые веки закрывали выпуклые глаза, а в приоткрытых пастях, между колоссальными клыками, способными перекусить пополам урра, копошились, выискивая остатки пищи, шустрые пятнистые крабики. На крыле одного из драконов, положив руки под голову и прикрыв лицо от солнца краем плаща, спал маг. Устрашающая голова дракона
«Один из этих двух — для меня! — с восторгом вспомнил Гестион. — Завтра я полечу на нем, один! Завтра утром, когда взойдет Таир, я поведу дракона! Интересно, какой из них мой?» Но оба зверя были совершенно одинаковы. Даже мысли у них были неотличимы.
Волны Срединного моря с ворчанием взбегали на галечный пляж. В милонге от берега цепь острых, как клыки, скал перегораживала вход в бухту. Идущие с моря валы разбивались о них, взметывая вверх белые искристые фонтаны. В самой бухте вода была спокойна. Гестион вздохнул. Спина затекла. Таир жег непокрытую голову. Очень хотелось встать, сделать девять шагов и, оттолкнувшись, прыгнуть в прохладную воду.
Но тень от воткнутой в гальку палочки еще не достигла отметки, сделанной магом. По меньшей мере еще полхоры сидеть Гестиону под палящим солнцем и следить за тем, как приходят и уходят мысли из его раскаленной головы.
«Когда мысли уйдут все, — сказал маг, — твой урок выполнен. Если же у тебя не получится, жди, пока тень достигнет отметки».
Вдалеке, у самого горизонта, белел парус попавшего в штиль нетонского корабля. Гестион затосковал по прохладной келье, что была у него в Руне. «Эта тень почти не движется», — подумал он и провел языком по шершавым губам. Гестион следил за мыслями, смотрел на набегающие волны, которые заворачивались белыми кружевными воротничками, а потом сползали, шипя и пузырясь, по темным круглым камням. Он пропустил момент, когда вода стала подниматься, достигла его ног, поднялась еще выше, зеленая, прохладная… Гестион перестал чувствовать жару, окунулся с головой, приподнялся и повис, как поплавок. Вода, сомкнувшись над макушкой, затопила небо с редкими пушинками облаков, затопила Таир, затопила каменные острые пики за спиной…
Когда Гестион очнулся, была ночь. Мальчик лежал на шерстяном, пахнущем дымом одеяле. Рядом горел костер.
У костра, на корточках, сидел маг и подбрасывал в огонь куски плавника. Поставленный на камни котелок бормотал сердито, с шипением, окутывался паром, когда бурлящая жидкость переплескивалась через край. Ветер принес аппетитный запах похлебки, и живот Гестиона напомнил о себе. Мальчик приподнялся, и Учитель, услышав, спросил:
— Есть хочешь? — Черный камень у него на лбу отражал красные языки пламени. — Сейчас будет готово. Беги за ложкой!
Гестион встал, чувствуя легкость в теле и некую отстраненность, какая бывает, если видишь картины, навеянные пением аэтона.
Строго по очереди Гестион и маг погружали ложки в котелок, причем каждый старался оставить другому лучшие куски. Когда с похлебкой было покончено, маг, облизнув свою круглую серебряную ложку, опустил ее в карман куртки. В этот момент он меньше всего походил на мага, скорее на крестьянина или рыбака, которому пришлось заночевать вне дома. Но он был маг. И дом его был здесь.
Учитель повернулся и обратил на Гестиона сосредоточенный взгляд зеленоватых глаз, глубоко упрятанных в темные впадины глазниц.
— Я доволен тобой! — сказал он. — Сегодня ты расковал первое звено своей цепи.
— А… — смущенно пробормотал Гестион. — Но я ничего не помню, Учитель!
— Вспомнишь! — уверенно сказал маг. — Это совсем маленькое звено, мальчик. Но очень важное!
— А что дальше? — внутри у Гестиона все ликовало от похвалы.
— Дальше не спеши! — отрезал маг. И замолк.