Потрясатель Тверди
Шрифт:
— Меня вычеркни! — отрезал Сихон. — Я слишком стар для этого демона. А Ортран… Сумеешь натравить его на коротышку — три дня отдыха. А если коротышка прикончит Большого — сестай в Ангмаре и тройной приз из моих собственных денег.
— Он не дурак, Большой Ортран! — вздохнул десятник. — И Владычица не позволит драться.
— Ты почем знаешь? Попробуй!
Десятник безнадежно махнул рукой. Но вдруг лицо его оживилось.
— Слышь, Сихон! А если натравить на него этого, ну, новенького, того, что привели? Он чуть побольше Ортрана, а? — десятник хохотнул.
— Пустое! — сказал Начальник Стражи. — Я пробовал его на мечах. Против Сурта он — мешок!
— Жаль! — огорченно сказал десятник. Тут его окликнул один
— Я что, держу тебя? — проворчал Сихон. — Иди, работай!
Мимо проехал совершенно голый стражник на мокром урре. Вооружение и одежда его, связанные в узел, были приторочены к седлу.
«Пойти и мне окунуться?» — подумал Сихон. Он почесал голову под шлемом и свистнул. Никто не отозвался. Сихон вложил пальцы в рот и засвистел так, что у самого заложило уши, а стайка ящериц на ближайшей клумбе разом вспорхнула в воздух. На сей раз зов достиг цели. Его урр, проломившись через кусты, примчался к хозяину и, затормозив сразу всеми четырьмя лапами, застыл, высунув длинный красный язык. Сихон поскреб черное пятно на лбу урра и положил в открытую пасть кусочек копченого мяса. Зверь проглотил и весело толкнул хозяина большой головой. Сихон влез в седло и поехал к озеру. Ему, Начальнику Стражи, это было разрешено.
Красный Таир совсем скрылся из виду, лишь розоватый отсвет обозначал место, куда ушло дневное светило. В нескольких милонгах заревел бык. Мощно, протяжно. Стадо возвращалось с выгона.
«Как в деревне! — подумал Сихон. — Покойник Суррух небось глядит из Нижнего Мира и язык грызет от злости! Простой был человек. Простой красноглазый людоед. То ли дело — Нассини!»
Как всегда, он лишь подумал о сонанге, а сердце уже запрыгало в груди, а рот наполнился слюной.
— Хой! Хой! — крикнул он, чтоб избавиться от наваждения, и обрадованный урр припустил большими прыжками. Сихон выхватил меч и вертел его над головой, пока кисть не устала.
Старик кормчий удивленно уставился на него с борта сиасы.
«Самый свободный человек во Владении!» — подумал о нем Сихон и шагом спустился к воде.
— Это — он, сирхар?
— Да, Черенок, это он.
— Как велик! У нас нет подобного ему, сирхар!
— На всей Асте нет подобного ему. Но моя власть — выше!
— Тогда… Дай его мне, сирхар! Подари его мне! Клянусь сердцем Хаора, уж я не отпущу его!
— Я уже наскучил тебе, Черенок?
— Ты?.. О нет! Я пошутила! Прости, сирхар! Прости мне! Лик его обольстителен! Не гневайся! Вспомни, я покинула своих мужчин ради тебя! О сирхар!.. Пусть он умрет!
— Вот так лучше, Черенок! Да, я возьму его. А Дитя поиграет с ним, прежде чем Хаор выпьет его душу. И ты… бойся ослушаться меня, Черенок! Или мне придется отказаться от тебя… к скорби моей!
— О сирхар…
…
— Господин мой, ты не мог бы изгнать его тень? Она мешает мне любить тебя!
— Нет! Я должен видеть его! Должен помнить: он силен, хоть и утратил, слава Хаору, свой Дар! Надеюсь, что утратил! Но он силен! И он идет! Терпи, Черенок! То воля Хаора!
— Сирхар, отчего твое «волшебное око» потемнело?
— Там тоже ночь, Черенок…
Ночь была теплой и тихой. Согретые вином, отяжелевшие от еды воины перебрасывались ленивыми, медленными словами. Девушки, тоже сытые, теплые и мягкие, как ночной воздух, щурили на огонь блестящие глаза и потягивались, как миуры. Их время еще не пришло. Оно наступит, когда взойдет над темными кронами невидимая отсюда златоликая Уна. Подвижное пламя костра пожирало дрова и обглоданные кости.
Нил, благодушный, как напившийся крови котоар, сидел, опираясь широкой спиной на ствол сантаны. Слева от него, поглаживая могучее белое плечо, сидела на корточках нарумяненная девушка. Справа подруга ее, грудастая и игривая, покусывала мятое большое торионово
Воины цокали сочувственно: «О! Нил — человек! Свой в доску!»
О женщинах солдату приятно поговорить. Но лучше — без женщин. Оно так: с бабами — о службе, на службе — о бабах! Нынче же говорили о мечах. Вспомнили все: от хорских сабель до имперских унрасов. Даже пертид, мифическое оружие русов, о котором и не знали ничего, вспомнили. А уж какой меч лучше — это спор давнишний. Большинство стояло за прямые, конгские, но немало нашлось сторонников и у кривых, хорских, клинков.
— По мне, — сказал Нил, поглаживая одну из девиц по бархатистой спинке, — что прямой, что кривой — чем больше, тем лучше! Помню, ехали мы как-то…
Но его перебили. Серьезный разговор, нечего байки травить.
— Сурта надо позвать! — предложил кто-то. — Сурт верно скажет!
— А ну его! — отмахнулись сторонники прямых лезвий. — Известное дело, сам хорскими машет! А мужик дерьмовый, без уважения! Известно!
— А я позову! — сказал чернобородый воин родом из Хорана. — Вот пусть и скажет, чем хорская сабля лучше конгского клинка. Язык-то у него — будь здоров!
— Что — да, то — да! — подтвердило несколько голосов.
Подбросили в костер, и пламя вспыхнуло, выбросив сноп искр. Хорошо горит смолистое дерево, ярко! Девушек послали за вином. Сразу трех послали, а то еще перехватит кто по дороге! Для верности надо было б и кому из мужчин пойти, но лень. Впрочем, вернулись все три. Принесли бурдюк хорского и кувшин харуты — тем, у кого брюхо озябло. Кто-то воткнул в дерево кинжал — повесить бурдюк. Зашипело вино, расплескиваясь по кружкам. Одна из девиц Нила наполнила огромный рог и принялась поить великана под хихиканье и болтовню. Вино текло по широкой груди Нила. Но вытекало немного. Основной поток с клекотом вливался в просторную глотку.
— А вот и Сурт! — закричал кто-то.
Явился. Навеселе, ловкий, длиннорукий. Сабельные ножны — врастопыр. Дракон! Только маленький — с ящерицу. Сграбастал одну из девушек, смочил горло харутой и пожелал узнать, кто тот идиот, кто сравнивает конгскую железяку с его умницами. Ежели есть такой, пусть встанет, и он, Сурт, выпустит ему жирок раньше, чем тот скажет: О!
Солдаты переглянулись. Нет, от пьяного Сурта толку не будет! Зря звали. Только настроение поломает.
— Я! — сказал десятник, заглотив еще харуты и так стиснув девчушку, что та жалобно пискнула. — Я любого вздрючу. Любого здоровенного беловолосого барана. Хоть с мечом, хоть с колючей шишкой на веревке! — Сурт имел в виду Начальника Внешней Стражи. Но Нил, краем уха поймавший обрывок насчет здоровенных беловолосых баранов, заинтересовался.
— Что там вякает этот грабастый? — осведомился он негромко у девушки, что лежала на его коленях.
— Да не слушай его, миленький! — обеспокоенно принялась уговаривать девушка. — Так, болтает спьяну. Тебе-то что?
— А то пойдем? Ночь — в самую пору! — предложила ее подруга, поглаживая Нила по животу.
— Поспеем! — Великан смахнул ее и приподнялся, оторвав торс от древесного ствола.
Сурт тем временем, при полном молчании слушателей, вовсю распинался о трусливых северянах и собственной храбрости. В одной руке десятник держал кружку с харутой, в другой — девушку. Он ощущал себя подлинным героем: ну, кто посмеет бросить ему вызов?