Повелитель крыс
Шрифт:
Сейчас, когда его смерть, казалось, подошла так близко, Григорий обнаружил, что он ее, оказывается, вовсе не так и жаждет. Он хотел жить. Он хотел остаться в живых. Ради Терезы и ради себя самого.
В былые времена, вступив в схватку с таким могущественным соперником, Григорий Николау оказался бы совершенно беспомощен. Жалкие резервы его магической силы только раздражали бы соперника — не более того. Помочь ему мог только Фроствинг, но это означало, что предварительно он должен был бы пережить страшные муки. А вернется ли грифон вообще после своего последнего визита — этого Григорий не знал.
Как ни странно, Григорий чувствовал в себе поистине неведомые
— Будь ты проклят, жалкая мелюзга! Покорись мне! — вскричал Абернати, но его атака не удалась.
Краснота покинула щеки мага, сменилась жуткой, мертвенной бледностью. Губы его произнесли что-то, какое-то слово — похоже, он хотел вскричать: «Нет!» А потом глаза его полыхнули лихорадочным огнем, и он потянулся за черной воронкой. Григорий попытался дотянуться до магического орудия первым, но не успел: Абернати схватил воронку, сжал ее, словно то был кинжал, и, наставив на Григория, проревел:
— Повелитель здесь я, а не ты! Я здесь владыка! Мне ведома истина! Я — единое целое, а ты — всего лишь жалкая частица!
Все свои гаснущие силы этот безумец вложил в зажатую в руке жуткую черную воронку. Кончик ее был не слишком остр, но Григорий понимал, что Абернати ничего не стоит вогнать ее ему в грудь так легко, словно нож в оттаявшее масло. Таковы уж они были — орудия черных магов.
Григорий ухватил Абернати за запястье и попытался прибегнуть к помощи магической силы, дабы ослабить своего противника изнутри. Еще бы немного времени — и Абернати будет у его ног, но ведь и этой малости у Николау не было. А Абернати в буквальном смысле слова пылал желанием перебороть противника, на данный момент превосходящего его силой, однако эта попытка дорого ему обошлась.
Маг-соперник начал стариться прямо на глазах у Николау, но сдаваться не желал: напирал и все пытался достать Николау кончиком воронки. И она неотвратимо приближалась. Григорий понимал: совершенно не важно, в каком месте к его телу прикоснется злокозненное орудие, — главное, чтобы прикоснулось. И тогда его судьба будет решена.
Вдруг Абернати зарычал и метнулся вперед, словно его кто-то толкнул. Кисти его рук покрылись морщинками и старческими пятнами, он успел похудеть на несколько килограммов.
А Григорию показалось, будто бы часть его души, которая давным-давно ушла от него и блуждала по свету, вдруг вернулась домой. Нет, слово «душа» не вполне подходило, гораздо больше сути его ощущений соответствовали слова «смысл жизни». Теперь ему яснее была суть магической связи между людьми с одинаковым цветом глаз. Она заключалась не только в том, чтобы узнавать себе подобных. Сейчас Григорий впитывал ту часть Абернати, которая каким-то образом отвечала за саму связь между ними.
Осознав, что это значит, Николау попытался прервать контакт, но это было подобно тому, как если бы он взялся воздвигать соломенную плотину в надежде перегородить ею бурную реку. Что бы он ни впитывал сейчас, что бы ни отдавал ему Абернати — душу, жизненные силы, — все это до такой степени принадлежало Григорию, что желание или нежелание его соперника расстаться с этим не имело ровным счетом никакого значения. Григорий не смог бы остановить процесс перекачки этой энергии ради спасения жизни Абернати, даже если бы очень захотел.
А за миг до того, как этому
Григорий видел какую-то башню, где обитал некто гордый и страшный, кому его недруги, однако, мешали дойти до поставленной цели. Это воспоминание было самым ярким, но были и другие — большей частью разрозненные фрагменты, содержавшие намеки на то, что душа человеческая полна мрака, вызывавшего у Григория вполне естественное отторжение. Все эти фрагменты были туманны, расплывчаты, однако складывавшаяся из них картина наполняла Григория отвращением к хозяину башни.
С этими обрывками воспоминаний смешивались другие — по ним можно было догадаться о том, что другие маги восстали против этого зла.
А потом все воспоминания наконец погрузились в глубины сознания Николау, чтобы навсегда остаться там. Правда, для того чтобы снова вызвать их, ему пришлось бы приложить усилия, но не более тех, что нужны, когда пытаешься вспомнить что-то обыденное.
— Григорий! — кричала Тереза. Николау моргнул и посмотрел в ее сторону. Она стояла рядом с Абернати, судорожно сжимая в руках перевернутую настольную лампу. Подставка лампы была залита кровью.
— Я помню… — вырвалось у Григория, но он тут же оборвал себя. Он не мог бы точно выразить словами, что именно он помнил. Он опустил глаза к распростертому на ковре окровавленному телу Абернати, затем вернулся взглядом к дрожавшей от ужаса женщине, которая, вполне вероятно, только что спасла ему жизнь. — Спасибо… — одними губами произнес Григорий.
— Он?.. — Тереза не смогла закончить страшного вопроса. Она только указала на лежавшего на ковре мага, и в глазах ее была мучительная мольба.
— Он… он мертв, Тереза, но не ты убила его. Убил его я. Я не хотел этого, но произошло нечто такое, чего я не в силах был остановить.
Честно говоря, Николау вовсе не хотелось оплакивать Абернати. Он был сущим дьяволом, мерзким кровавым палачом.
— Но он… действительно мертв?
— Можешь не сомневаться.
Григорий, собравшись с духом, протянул руку к телу Абернати. Он собирался заставить Абернати вывернуть карманы самостоятельно, а теперь нужно было обыскивать мертвеца. Не сказать, что это было по душе Николау, но не впервые в жизни он занимался тем, к чему его вынуждала необходимость. Казалось, необходимость была готова вынудить его к чему угодно на свете.
— Как ты можешь к нему прикасаться?
— С отвращением, уверяю тебя, — отозвался Григорий. Ему действительно было противно обыскивать Абернати руками, но для того, чтобы сделать это с помощью магического зрения, у Николау сейчас просто не было сил, а они с Терезой и так уже слишком долго пробыли в чужом номере. К тому же теперь они были отягощены трупом человека, явно умершего не своей смертью.
В задних карманах было пусто. Григорию нужно было перевернуть Абернати на спину. Он встал и уже приготовился заняться осмотром нагрудных карманов, когда взгляд его вдруг упал на банку. Банка лежала на боку. Она осталась целехонька, но выглядела теперь иначе. Дымка внутри исчезла и сменилась прозрачной жидкостью. В этой жидкости плавало с полдюжины лоскутков. Они были совершенно неподвижны и, похоже, вылиняли.