Повелитель разбитых сердец
Шрифт:
А теперь придется ждать до пятницы. Удастся ли мне заснуть хоть в одну из оставшихся ночей?
21 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина Макарова
Мулен – деревушка в полсотни дворов и несколько улиц. Однако каждый двор – это не десять и даже не пятнадцать соток, как у нас, а что-то около полгектара, а «деревенские избы» напоминают хорошо укрепленные феодальные замки. Все они сложены из серого камня, вид имеют одновременно романтичный и грозный, и только дом семейства Брюн украшен какими-то голубыми бесформенными разводами. Как будто его сначала выкрасили голубой краской, а потом передумали и принялись эту краску
– Ну и что? – нетерпеливо спрашиваю я замолчавшую Николь. – И как? Ему понравилось?
– Он немедленно начал соскребать краску, – говорит моя подруга, криво усмехаясь. – Чуть ли не собственными ногтями. Ты знаешь, наша семья вообще считается семьей долгожителей, никто раньше девяноста не переселялся в мир иной, обычный век – девяносто семь – девяносто восемь лет. Но тот мой прадедушка умер совсем молодым: всего лишь в семьдесят пять. Говорят, его свела в могилу тоска от того, что он так и не смог вернуть дому первозданный вид.
Да, ту краску удалось бы снять только пескоструйкой, но тогда об этих хитрых снарядах и слыхом не слыхали, а нынешним хозяевам дома на цвет стен, видимо, наплевать. Хотя Николь, кажется, его очень любит, и это понятно: внутри дом хоть не очень прибранный, но невероятно уютный. Старинная мебель, старинные покрывала ручной вязки, кресла какие-то невероятно допотопные (по-моему, это и называется стиль ампир) и море неведомых мне прежде деталей чисто французского быта: каминные щипцы, мехи для раздувания огня, обливные глиняные вазы размером чуть ли не в половину человеческого роста, в которых торчат букеты из сухих будыльев…
Моя дорогая подруга Лера Лебедева (ныне миллионерша мадам Филиппофф) пресерьезно уверяла меня, что в этом домище обитают привидения, которые однажды спасли ее и Николь. Ну что ж, не исключено. Остается надеяться, привидения окажутся благосклонны и ко мне. Я буду даже рада с ними встретиться! Увы, боюсь, что все это сказки. Как там у Тургенева? Страшно не то, что привидения есть, а страшно то, что их нету!
Весь день мы с Николь наводили порядок в доме – пылесосили, мыли, вытряхивали пыль из постелей. Николь собралась переночевать здесь и только утром уехать в Париж, а я останусь тут скучать в одиночестве. Но я не собираюсь скучать, займусь своей фигурой: буду бегать по окрестностям, набираясь сил. Николь набила холодильник фруктами-продуктами, сказала, что к концу недели приедет меня проведать и пополнит запасы. Магазина в деревне нет. Ежедневно приезжает булочник, а вообще у каждого дома стоит машина – жители отовариваются в Тоннеруа или в Нуаере. До первого городка восемнадцать, а до второго шесть километров, не больно-то в них за продуктами набегаешься. Хотя в Нуаер, в принципе, вполне можно будет сгонять.
Я с нетерпением жду утра, чтобы надеть майку и шорты – и отправиться в одиночное путешествие по прекрасной Бургундии, однако надо еще вечер изжить. Мы с Николь поужинали и пристроились перед телевизором. Как раз начались новости. Все выпуски сейчас начинаются с заставки «Каникюль». Это вовсе не праздничная летняя заставка («Ура! У нас каникулы!»), а наоборот – довольно печальное сообщение. Каникюль – так называется время сильного летнего зноя во Франции. Короче – собачья жара, вот что это такое. А этим летом во Франции царит воистину собачья жара! Кое-где уже начались перебои с водой, особенно не позавидуешь туристам,
Следующая информация в новостях о смерти того самого корсиканца, о котором рассказывали родители Николь. Оказывается, бедолага все же покончил с собой. Небось в тюрьме не сладко! Вслед за этими печальными сообщениями начинается целый каскад сюжетов о том, как весело проводят лето простые французы. Фестивали театрального искусства, игры на волынке, открытие выставок «наивной» живописи… Причем сюжеты сняты в разных уголках Франции. Да, в этой стране берегут психику народонаселения, не бьют ежевечерне информационным молотком по голове, повергая старого и малого в полный моральный и нравственный ступор. Финал выпуска – известие о том, что в ближайшие ночи каждый желающий может увидеть Марс, который необычайно приблизился к Земле. А потом идет прогноз погоды. У ведущей извиняющееся выражение лица. Еще бы! Во всей Франции сплошняком от тридцати до сорока градусов. Разумеется, со знаком плюс.
После новостей начинается детективный сериал «Крим», то есть «Преступление». Мы с Николь взяли из холодильника по порции мороженого (нам не страшен каникюль, каникюль, каникюль… вернее, не страшна, потому что это слово во французском, представьте себе, женского рода) и только собрались насладиться в полной мере, как в соседней комнате зазвонил мобильник.
Николь выбежала и вернулась через несколько минут с озадаченным выражением лица:
– Слушай, тебе очень хочется смотреть фильм?
– А что? – спрашиваю я, не отрываясь от экрана, где разворачивает расследование комиссарша полиции, энергичная брюнетка. Обаятельна, интеллектуальна, элегантна, с начальством не ссорится, в дружбу с криминалом не вступает. И спина у нее, что характерно, не болит!
– Звонит соседка, приглашает зайти к ней на аперитив. Мы с ней чуть ли год не виделись, она хорошая подруга моих родителей. Увидела свет в окнах и жаждет пообщаться. Сходим, а? Я ведь завтра уеду, больше некогда будет увидеться. Да и тебе это знакомство полезно, ты останешься под ее присмотром. Пошли, а?
Ну куда ж деваться! Быстренько красимся, меняем майки и шорты на легонькие платьица (в бургундской деревне принято ходить на аперитив если не при параде, то хотя бы чуть-чуть причепурившись) и переходим через дорогу. Дом Клоди (так зовут соседку) практически напротив нашего. По двору скачет черный пес неведомой мне породы, очень изящный, даже изысканный, можно сказать, но при этом невероятно ушастый и дружелюбный. Мы с ним, разумеется, немедленно начинаем «лизаться».
– Бобик! – бормочу я. – Дорогой мой Бобкинс!
– Почему Бобик? – смеется Николь. – Может, его еще как-нибудь зовут?
– Определенно, – киваю я, не переставая трепать шелковые собачьи уши. – Просто раньше у наших соседей по даче был пес Бобик, который меня обожал. А я его. Я для него была каким-то высшим существом. Стоило мне приехать, как он убегал из дому и уже не отходил от меня. Его хозяева к этому привыкли, не обижались, говорили: «Иди, Бобик, скорей, твоя подружка приехала!» Зимой мы, конечно, не ездили на дачу, но он меня не забывал. Представляешь? Я летом приезжала, и все начиналось снова. Я его называла Бобкинс. Знаешь, такая была умора, когда мы с ним в магазин ходили… Я иду, а он меня охраняет. И лает на всех, даже на своих хозяев! Почему-то он считал, что особенную угрозу для меня представляют велосипедисты. Чуть завидит какого-нибудь, бросается вслед и норовит стащить на землю, причем еще и куснуть старался – за задницу.