Повелитель разбитых сердец
Шрифт:
– Барыня! – причитает горничная Львовых. – Что ж вы стали-то? Небось младенчик ждать нас не станет, разродится Ирина Петровна где попало. А вы ж ей сами сказывали, что непременно в больницу нужно, ребеночек-то поперек лежит!
Да, у Иринушки поперечное предлежание, к тому же роды начались раньше расчетов, ей нужно в больницу как можно скорей. Я заставляю себя не думать больше ни о чем, кроме моей пациентки, бегло прощаюсь с помрачневшей Дуняшей, и мы с девчонкой выходим в ночь.
Бежать нам надо аж до Рождественской улицы, и, пока мы добирались, Иринушку уже одели. Потом муж и девчонка помогали ей спускаться с лестницы (Львовы живут в пятом этаже), а я освещала дорогу. Счастье, что у меня есть запасец свечек, я всюду со своей свечкою хожу. Вот Иринушка на улице. Муж ее снова сбегал в квартиру и принес тележку, которую нарочно сколотил для такого случая с помощью бывшего дворника. Иринушке самой идти никак нельзя, а извозчика не докличешься по ночному времени, да и нет у нас на него денег. Именно поэтому – от безденежья – мы не можем позвать врача на дом. Вернее, от бесхлебья – ибо деньгами теперь никто не берет. Только продуктами. Моя знакомая рассказывала мне, как она недавно врача к дочери вызывала:
– Доктор, придите к нам, у нас дома серьезно больная.
– Хорошо, я приду, но я беру за визит три фунта хлеба.
– Извольте. Только не взыщите, кусочками вам соберу по соседям, а трехфунтовым куском достать негде.
– Кусочками так кусочками.
Роды на дому стоят дороже, чем три фунта хлеба, а больница бесплатная. Поэтому мы едем в больницу.
Ох и тьма… Но вот впереди заметались лохмы чадного пламени: пост милиции. Пропуска для ночного передвижения по городу у нас, конечно, нет…
– Стой, кто идет?!
– Ради бога, пропустите, в родильный приют везем!
– Ну, дай бог благополучно дойти, ступайте!
Надо же… неужто и среди них попадаются люди?
Идем дальше. Муж Иринушки пытается развлекать нас светскими разговорами. Оказывается, в Железкоме новая метода выдачи продуктовых пайков: жене выдают на мужа, а мужу – на жену. Поэтому все старые девы и все холостяки переженились. Конечно, фиктивно. Не пропадать же пайкам, в самом деле!
– Танечка, хотите, мы вам жениха сыщем? Будете и на себя, и на него паек получать.
– Спасибо, Георгий Иванович, да ведь я по другому ведомству прохожу, не по железнодорожному. У нас, у медиков, такого порядка нет. Какой же смысл замуж идти?
– А нет, не скажите! Разве не слышали, теперь брачующимся выдают по четыре аршина бумазеи. Очереди нельзя добиться, чтобы перевенчаться – многих бумазея соблазняет. То есть вам прямой резон жениха найти!
– Ну, придется подумать, – невесело отшучиваюсь я. – А почему вы говорите – «перевенчаться»? Разве нынче венчают?
– Да неужто вы не слышали, что теперь барышень, которые расписывают, называют советскими попами?
Болтовня наша перемежается остановками – у Иринушки учащаются схватки.
Новый пост. Точно так же мечутся в ночи языки пламени, угрюмые глаза зыркают из темноты. Увы, здесь народ другой: нас нипочем не хотят пропускать.
– Ничего не знаем, бегите в районный совет за пропуском!
Мгновение препираемся с Георгием Иванычем, кому бежать. Наконец решаем, что целесообразней будет остаться с Иринушкой мне – вдруг он задержится в районном совете, а жена примется рожать. Остаюсь, уже начиная прикидывать, что ж я стану делать с ней – безо всяких инструментов, без горячей воды, на улице, на ветру – и при поперечном предлежании!
Чудится, полночи минуло, пока Иринушкин муж прибежал обратно, а на самом деле – всего полчаса. Прибежал и начал рассказывать:
– Ох, уговорил. Сказал им: дескать, не могут же они допустить, чтобы новый гражданин Страны Советов родился прямо на грязной улице. Оказалось, и впрямь не могут. Выдали пропуск!
Он победно машет бумажкой.
Тащимся дальше.
– Татьяна Сергеевна, вот вы у нас барышня начитанная, все на свете знаете. А что, во времена Французской революции были коммунисты вроде наших?
– Если делать очень отдаленные сравнения, то… пожалуй, наша эпоха слегка напоминает эпоху якобинцев.
– А сколько времени они правили?
– Приблизительно три года.
– Да когда же нашим чертям будет конец?
В ответ на восклицание мужа Иринушка разражается таким хохотом, что у нее начинаются новые схватки, и наш путь опять замедляется.
Но вот наконец мы докатились до угла Свечного и Ямской.
На наш стук ворота отпирает дворник и немедленно предупреждает:
– Поосторожнее, господа хорошие, не то попадете в мерзость. Мы теперь просто во двор все выливаем. Ничего, к зиме как-нибудь замерзнет!
Да, а мы-то еще жалуемся на холодную осень. Теперь надо молиться, чтоб скорей ударили морозы!
С большим трудом мы поднимаем Иринушку по лестнице, она, умница, крепится изо всех сил, только изредка постанывает. Постельное белье мы захватили с собой. Зловоние в приюте нестерпимое…
Принимает роды мой знакомый – доктор Кравецкий. Мы некогда работали вместе, он помнит меня. Осведомляется о Косте. Отвечаю сдержанно: «Все как прежде», а сама креплюсь, чтобы не выдать ни намека на забрезжившую у меня надежду. Мельком вспоминаю, как радовалась Ася Борисоглебская, когда ей кто-то посулил свободу мужа, и чем это кончилось. Нет, лучше молчать, молчать! Надейся на лучшее, но готовься к худшему, вот в чем мудрость жизни.
Кравецкий – умный человек, он понимает: в наше время лучше никому не задавать лишних вопросов. Поэтому только вздыхает:
– Ну, бог милостив.
– Бог милостив, – эхом откликаюсь я, понимая, что все это очень напоминает разговор над смертным одром больного. Видимо, та же мысль приходит и Кравецкому, поэтому он быстро переводит тему:
– Покуда пациентка наша собирается с мыслями, расскажу вам одну пресмешную историю, Татьяна Сергеевна. Жена моя, как вы, быть может, помните, университетский профессор. И вот, вообразите, по так называемой зеленой карточке КУБУ – сие есть комиссия улучшения быта ученых, – поясняет Кравецкий, и правильно делает, ибо нынче, милостью Советской власти, развелось столько аббревиатур, что все не упомнить, – выдали ей фунт масла. Неслыханное счастье! Но масло выдали завернутым в исписанную бумагу, причем исписанную сторону обратили к самому маслу. Да еще врезалась целиком толстая сургучная печать. И как вы думаете, что за бумага оказалась? Это было старое свидетельство Николаевского госпиталя о том, что какое-то лицо страдает слабоумием как следствием сифилиса. Добросовестно описаны вопросы, предложенные больному, и его ответы. Тут я лишний раз «поблагодарил» господина Родэ. Ведь это именно ему Советская власть поручила ведение хозяйственной части в Доме ученых. Слышали о нем?
Ну а как же, я слышала. Его называли самым шикарным и самым толстым мужчиной в Петрограде. Бывший хозяин знаменитого ночного ресторана «Вилла Родэ» с цыганским хором и отдельными кабинетами в фаворе у новой власти. На должность его рекомендовал Горький, чья жена, Мария Андреева, теперь, как я уже говорила, комиссарша. Ох уж эти мне русские интеллигенты… Буревестники революции! Почему «царские сатрапы» вовремя не подрезали вам крылья?
– Вижу, что вам знакомо сие имя, – довольно кивает Кравецкий. – Так вот знаете ли вы, как теперь называют подвластный Родэ Дом ученых? Знаете?