Повелители лошадей
Шрифт:
— Ты пожертвовал ими?
— Их забрал Тейлас. Я к ним не прикасался, — ответил Ямун.
— Из твоих пальцев вылетали пылающие голубые искры, — сказал Коджа, объясняя то, что он видел.
— Это была сила Тейласа, — ответил Ямун. Он повернулся и продолжил свой путь к Большой Юрте. Они, молча, продолжили путь по Кварабанду.
Наконец они вернулись к дверям царской юрты. Ямун распахнул створку и собирался шагнуть внутрь, когда Коджа остановил его.
— Пожалуйста, подожди, Великий Господин, — выпалил Коджа, едва соблюдая надлежащую вежливость. Ямун остановился в дверном проеме, оглядываясь через плечо.
— Что тебе сказал Тейлас? — спросил Коджа, слегка кланяясь при этих словах.
Ямун посмотрел на священника. Легкая сардоническая улыбка скользнула по его лицу. — Он…
— Что он, прославленный Император Туйгана? — подсказал Коджа, не в силах подавить свое любопытство.
Ямун медленно посмотрел на небо и увидел звездный свет, видимый сквозь редеющие облака. — Он показал мне весь мир, священник, от великой воды на востоке до земель на западе. Я видел царство Шу Лунг и этот «Кор-мир», о котором ты говорил. Кахан, сверкая глазами, снова повернулся к священнику, но, казалось, сосредоточился на чем-то далеком. — Зеленые земли и леса, жаждущие завоевания — и все, что мне нужно сделать, это протянуть руку и забрать их.
Коджа отступил назад, когда Ямун заговорил. Голос кахана медленно нарастал по мере того, как военачальник видел, как его видение снова разворачивается перед его глазами.
— Тейлас обещал тебе все это? — со страхом решился Коджа.
— Тейлас ничего не обещает. Он только показал, что у меня может быть. Это зависит от меня, — холодно ответил Ямун. Вопрос священника потушил огонь в глазах Ямуна. — Я буду императором мира.
— Мир велик, и в нем много императоров, Кахан Ямун, — отметил Коджа. Священник дрожал в своих мокрых одеждах.
— Тогда я завоюю их, и они станут рабами моих ханов. Ямун слегка прислонился к дверному косяку юрты. — И ты расскажешь историю моей жизни.
— Что? Коджа ахнул от изумления.
— Ты напишешь историю моего правления. Я буду великим императором. Как мой историк, ты будешь почитаем многими людьми. Ямун вошел в юрту, и Коджа последовал за ним, продолжая спорить.
— Но... но, я всего лишь посланник, Великий Вождь. Наверняка должен быть кто-то получше меня.
Ночной страж, тот самый воин, который был в юрте, когда они уходили, подбежал к двери и опустился на одно колено рядом с каханом. — Великий Хан! — сказал он с удивленным облегчением. — Ты живой! Я скажу своим братьям, что ты благополучно вернулся.
— Ты останешься, пока я не отпущу тебя, — возразил Ямун, проходя мимо. — Коджа из Хазарии, ты напишешь историю моей жизни — начиная прямо с этого момента. Никто другой не подойдет для этого.
— Великий Господин, я служу Принцу Оганди. Это было бы неправильно. Коджа поспешил через юрту.
— Мне наплевать. Ты напишешь это, потому что ты мне нужен — кто еще напишет правду? Мать Баялун? Ее волшебники? Я бы им не доверил. Мои генералы? Они такие же, как я — они не знают этой магии письма. Ты... Он погрозил пальцем Кодже. — Тебе я доверяю. И именно поэтому я выбираю тебя.
— Великий Господин Ямун, я очень польщен, но ты едва знаешь меня. У меня есть ответственность перед моим принцем. Я не могу служить тебе. Коджа осознал, что переплетает пальцы.
— Ты в моей юрте, на моей земле. Ты будешь делать то, что я скажу, — приказал Ямун. Он начал развязывать мокрый пояс вокруг своей талии.
— А если Принц Оганди прикажет мне иначе? — спросил Коджа, нервно выжимая воду из своих манжет.
— Тогда я разберусь с твоим принцем. Ямун говорил медленно, размеренно.
— Я верен Хазарии — настаивал Коджа, его горло пересохло от напряжения.
— Это не имеет значения. Я доверяю тебе. Больше об этом не может быть и речи. Ямун отбросил в сторону свой мокрый пояс и уселся на свой трон.
Коджа в отчаянии потер голову. Он был загнан в тупик. В отчаянии он попробовал другую уловку. — Разве у вашего народа нет поговорки о человеке, который говорит правду?
Ямун огляделся в поисках своего кубка с вином. — Человек, который говорит правду, должен держать одну ногу в стремени, — процитировал он. — Это хороший совет. Ты должен это помнить.
Коджа, наконец, сдался и высказал свое мнение. — Я не хочу быть твоим летописцем, Кахан Ямун.
— Я знаю.
— Тогда, почему ты заставляешь меня это делать? Зачем тебе нужен биограф?
— Потому что Тейлас показал, что я должен делать, — раздраженно ответил Ямун, стягивая один из своих промокших сапог.
— Но почему? Какая от меня тебе польза?
— Это больше не забавно, писец. Больше никаких споров, — отрезал Ямун, его голос стал громче. — Ты напишешь историю моих великих деяний, потому что я кахан Туйгана, и я говорю, что ты это сделаешь. У каждого короля и каждого императора есть кто-то, кто слагает о них песни. Ты напишешь обо мне. А теперь уходи, пока тебя не позовут! Ямун рывком стянул сапог и отбросил его в сторону.
Коджа чопорно вышел из палатки, отвесив лишь легкий поклон и повернувшись спиной к кахану при уходе. Полог палатки захлопнулся с мокрым хлопком.
После того, как священник ушел, Ямун сидел задумчивый, уставившись в свой стакан. Ветер со свистом врывался в небольшие щели в дымовом отверстии. Капли стекали по углам, где дождевая вода просочилась сквозь швы юрты.
После того, как ночной страж зашнуровал полог палатки, Ямун заговорил. — А ты что думаешь?
— Я, Великий Вождь? — удивленно спросил охранник.
— Что ты думаешь о хазарском священнике? — сказал Ямун, указывая на дверь.
— Это не мне говорить, Великий Повелитель, — промедлил стражник.
— Я спрашиваю, а это значит, что так оно и есть. Подойди ближе и ответь мне.
Напуганный каханом, воин нерешительно вышел вперед. — Благородный кахан, я прошу прощения за то, что говорю так смело, но я говорю, потому что ты так приказал. Иностранец ведет себя неуважительно.
— О, — прокомментировал Ямун, начиная стягивать второй сапог.