Поверженные барьеры
Шрифт:
Прошло еще два года, прежде чем проблема встала со всей остротой. Гектор заявил отцу, что решил уехать в Эдинбург. Страсти в доме Макклеода накалились. Два старших брата не то чтобы испытывали ревность к Гектору, но считали, что просто смешно променять постоянную работу на нечто проблематичное, потребующее нескольких лет учебы, в течение которых заработков не предвидится. Семья Макклеода всегда работала в поместье лорда Броры, как и некоторые их соседи, и каждому Макклеоду здесь найдется место. Плата не была щедрой, — пожалуй, в последние годы даже очень небольшой, — но несмотря на это, жизнь в родном гнезде и семейном окружении
— Даже если ты сдашь экзамены, Гектор, неужели ты думаешь, что сможешь получить практику? — говорили братья.
Этот вопрос он слышал неоднократно, и ответ всегда был один:
— Я знаю, что смогу.
Его ответ не был ни вызовом, ни упрямством — просто он был совершенно уверен, что добьется успеха. Независимо от его желания это произвело впечатление на отца, но только с матерью Гектор мог говорить откровенно.
— Я должен поехать, мама, — говорил он. — Я не могу оставаться здесь. Что-то говорит мне, что я напрасно теряю время. Я знаю, что добьюсь успеха, пробьюсь.
Но никакие просьбы не заставили бы Макклеода дать сыну деньги, хотя у него они были, потому что он был бережливым человеком. Всю жизнь он откладывал на черный день, который все не наступал. В конце концов, когда казалось, что придется остановиться перед каменной стеной, когда отец так и не смягчился, а мать исчерпала все доводы, на помощь пришел доктор.
Он не терял времени на уговоры, а прямо сказал Макклеоду, что верит в Гектора, готов подтвердить публично свою уверенность в том, что юноша добьется успеха, и, если Макклеод не в состоянии послать его учиться, обратится за пожертвованиями к жителям деревни.
Милостыню гордость Макклеода допустить не могла. Он сдался, и два месяца спустя Гектор уехал из Гленхолма в Эдинбург. Как раз когда он сдавал последние экзамены, он получил известие, что брат его матери и его крестный умер, оставив ему триста фунтов. Сначала он едва мог поверить в такой подарок судьбы. Затем он понял, что будет для него означать эта неожиданная удача.
За едой, когда семья собралась вокруг большого, накрытого белой скатертью стола, больше всех говорил Гектор. Еще будучи маленьким мальчиком, он непрерывно болтал за столом. Действительно, одно из его ранних воспоминаний — это отец, настоятельно повторявший ему с другого конца стола:
— Парень, ешь и закрой рот.
Это приказание никогда не беспокоило его. Даже когда он был крошечным, огромный бородатый человек не вызывал в нем никакого страха в отличие от старших братьев, которые неизменно впадали в неловкое молчание в присутствии отца.
Для своего сына миссис Макклеод варила и пекла с особой тщательностью и нагружала стол большими тарелками с караваями хлеба, золотистыми пшеничными лепешками и хрустящими пирожками. Она с беспокойством заметила, что Гектор после отъезда похудел, и старалась за несколько дней пребывания дома откормить его, чтобы он окреп, как ее старшие сыновья. После обеда Макклеод взял ружье, свистнул собакам, ожидавшим его на улице, и снова отправился к холмам: хлопот в это время года было много — горностаи, крысы и лисицы тревожили куропаток, высиживающих яйца. Двое старших сыновей работали в замке. Они взяли велосипеды и вскоре исчезли из виду на узкой тропе, ведущей к конюшням и гаражам Гленхолма. Гектор задумчиво отодвинул стул от стола.
— Хотел бы я взять тебя с собой в Лондон, — сказал он. — Когда я работаю, я ем только два раза в день.
— Если бы я могла поехать с тобой, сынок! — ответила она.
Она сложила тарелки, чтобы отнести их в мойку.
— Когда-нибудь ты приедешь, и я покажу тебе все достопримечательности: лондонский Тауэр, здание Парламента, Монетный Двор. Мы посмотрим все.
— Это будет замечательно, — с энтузиазмом отозвалась миссис Макклеод.
Она провела всю свою жизнь в деревне Гленхолм, но всегда мечтала о путешествиях, о поездке на юг, ей хотелось увидеть большие города, о которых она так много слышала.
— Ты уверен, что твое постельное белье вытряхивают? — спрашивала она Гектора, когда он первый раз приехал из Лондона. Он только смеялся: если бы он рассказал ей правду, она непрестанно тревожилась бы за него. Он знал, как ужаснулась бы она при виде маленькой, темной квартиры, где он жил: в спальне никогда не вытирали пыль, а подчас и совсем не убирали; дырявый линолеум на полу, запущенная маленькая ванная, которой не повредили бы ремонт и новый кафель.
Безупречная чистота родного дома восхищала его. Постельное белье на постелях, хотя и грубое, сияло белизной и пахло лавандой. Кружево занавесок, свежее, только что выглаженное, доски пола, выскобленные и отполированные так, что на них не было ни пылинки — это была роскошь, которой он в городе не мог себе позволить. Но больше личного комфорта он ценил свежесть воздуха, ветер, обдувающий вокруг ног его старый кильт, дождь на лице и проникающий повсюду запах моря, вереска и сосновой смолы. Он поднялся из-за стола и, обвив рукой талию матери, нежно обнял ее.
— Я рад, что я дома, — сказал он и поцеловал ее в щеку.
— А я думала, ты так увлекся своими новыми друзьями, что забыл нас, — полушутя сказала мать. Но нотка серьезного опасения за него прозвучала в ее голосе.
— Значит, ты глупая старушка, — ответил он. — Ты ведь знаешь, что у меня нет времени для друзей.
— И девушек нет? — спросила мать.
Он сдержал едва не сорвавшееся с губ отрицание, вспомнив Карлотту.
— Я подружился с одной девушкой, — медленно сказал он. — Когда-нибудь я расскажу тебе о ней.
— Ты любишь ее? — с тревогой спросила мать.
В ее голосе, когда она задала этот вопрос, было ревнивое подозрение, которое испытывает каждая мать, зная, что ее сын готов позволить другой женщине занять ее место в своем сердце. Для таких мужчин, как Гектор, существует только одна женщина, и его первая любовь — его мать, должна неизбежно уступить место другой женщине, которая будет его женой.
Смех Гектора успокоил ее.
— Ты неизлечимый романтик, — сказал он. — Я не влюблен. «В горах мое сердце»…
Снова поцеловав мать, он вышел во двор, а оттуда на солнце.
Она смотрела ему вслед со слезами на глазах. Он был ей так дорог, так любим, ее сын, единственный в семье, проявлявший свою привязанность к ней, любовь, которой ей так не хватало. Ее муж был серьезным, спокойным человеком. Он ее по-своему любил, и она об этом знала, но он никогда не проявлял своих чувств. И его сыновья поступали также. Они никогда не льнули к ней, их никогда не переполняла любовь, которую можно выразить только прикосновением. И лишь Гектор не стеснялся проявлений любви — в поступках и в словах. Он всегда приносил ей счастье. И она пела, принявшись за посуду в маленькой кухне.