Повесть о четырех цветках
Шрифт:
Печать отвалилась от кожи.
– Ого-о-о-ой!
– ответила толпа.
Ириска открыла глаза и с удивлением увидела, что кричал и бесновался в своих цепях юноша, прикованный к Столбу Позора напротив.
– Ишь прорвало тебя, - проговорил Мастер, вразвалку подошел к прикованному и с силой ударил его в челюсть.
– Подонки, подонки, - прошептал юноша. Из угла его рта потекла тонкая алая струйка.
– Э-э-э, да у тебя тоже красная кровь!
– удивился Мастер.
– Вот вы и подохнете сегодня. Ничего, станете под цвет неба и Бога. Это священный цвет, он вам к лицу.
Мастер покосился на тигель с расплавленным золотом и хохоча спустился в толпу. Раскаты густого божественного смеха вторили Мастеру. Ириска повернула гудящую голову вправо. Там, на плоской крыше церкви сияла фигура Золотого Бога. Она была более яркой, чем золотое небо и даже ярче серебряного солнца. Глаза начали слезиться, когда Бог перестал смеяться, взмахнул рукой и приказал:
– А теперь пусть продолжается праздник ирризации!
Толпа отхлынула от белокаменного помоста, обратив все внимание на небольшое возвышение перед церковью. Изображение Кардинала Довольного с фасада также взирало на возвышение. У подножья церкви расположились иррорги, сгоравшие от жажды.
Праздник продолжался.
На возвышение по очереди поднимались обнаженные юноши и девушки, кланялись Золотому Богу, Кардиналу Довольному, толпе и сплетались в объятиях. Как только они отпускали друг друга, на возвышение выскакивали десять ирроргов и выпивали их под восторженные вопли толпы. Юноши и девушки кричали и отбивались, но через некоторое время уже ирроргами покидали мертвые тела, бодро подпрыгивали, выкрикивали ритуальное: "Огой!" - и присоединялись к остальным ирроргам, повязавшись Поясом Отличия. Ириске показалось, что с каждой выпитой парой Золотой Бог чуть-чуть подрастает и скоро перестанет умещаться на крыше церкви. Мертвые тела складывали аккуратными рядами на краю возвышения.
Цепи на противоположном Столбе Позора тихонько зазвенели, потом еще и еще. Завороженная кошмарным ритуалом Ириска не сразу обернулась в ту сторону. Когда же посмотрела на юношу, то едва не вскрикнула.
Позади Столба стояла Смерть. Положив метлу на помост и встав на цыпочки, она как можно осторожнее перерезала огромным ножом толстые звенья цепей. У юноши освободились руки. Левая нога, правая. Пояс. Шея. Свободен!
Ириска сдерживалась изо всех сил. Если она закричит или просто скажет хоть слово, кто-нибудь обязательно обернется. Тогда юношу вновь схватят. Но Смерть, похоже, совсем не обращает на нее внимания. А как же она?!
Между тем старуха отрезала ножом от своего черного плаща широкую полосу ткани, перевязала голову юноши так, чтобы не видно было клейма, сунула чудесный нож ему в руки и столкнула с помоста.
Ириска зажмурилась и опустила голову. Она так сильно смежила веки, что перед глазами закипели багряные узоры.
Повезло! Юноша свободен. Теперь он мчится подальше от ужасной Церковной площади. Странно, что он будет жить благодаря Смерти. Хотя нет, также благодаря ей. Ведь стоило закричать...
Ириска страдальчески улыбнулась.Нет, никогда бы она не закричала хотя бы из солидарности обреченной и обреченного. Или просто назло Мастеру, Розе и прочим подонкам... Или... из-за странного блеска глаз юноши. От которого ей делалось легко и томно, который упрямо прорезал коричневую темноту ночи и легкое золото предрассветной мглы и... ласкал и утешал, и словно освобождал от золотых оков...
Цепь, пастью наручника схватившая левую руку, дрогнула. В следующий миг рука плетью повисла вдоль тела. Ириска распахнула глаза.
Юноша стоял перед ней резал цепи огромным ножом. У Ириски даже в горле пересохло. Дрожа от непередаваемого волнения девушка лихорадочно озиралась вокруг. Не видит ли их кто-нибудь?
Смерть с перекошенным от гнева лицом бросилась к юноше, схватила его за руку и прошипела:
– Ты с ума сошел?! Брось ее и беги немедля! Мало тебе из-за нее досталось?
Со свистом дыша сквозь стиснутые зубы юноша стряхнул серую костлявую руку и продолжал резать цепи.
– Уходи!!! Опять попадешься!
Последняя цепь закачалась в воздухе. Юноша и Ириска спрыгнули с помоста и бросились к развалинам. Только бы не заметили!..
– Стой, - вдруг выдохнул юноша, хватаясь за угол гранитного пъедестала. Они проскочили оба пояса золотых статуй (к которым сегодня после заката могли прибавиться и их тела), а также пояс Обугленных. Сейчас юноша задержался возле одного из Окаменелых и как кошка карабкался вверх.
– Что ты делаешь?
Держась за плечо статуи, свободной рукой он пытался вытащить из каменной груди нож.
– Крепко заделали, подонки, - прохрипел юноша, тщетно провозившись с минуту.
– Нет, просто мне здесь нравится, - насмешливо ответил кто-то.
Ириска тихонько охнула. Ей показалось...
– Она следит! Бежим!
Юноша мягко спрыгнул на землю и ни слова не говоря потащил девушку дальше, за пояса Одеревенелых, Окостенелых и еще дальше, в лабиринт развалин. Наконец он с разбега перебрался через остатки стены, перетащил за собой Ириску и отдуваясь спросил:
– Кто следила?
– Статуя.
Юноша на минуту застыл с разинутым ртом, глубоко вздохнул и разочарованно сказал:
– А я-то испугался. Такой шанс!
Ириска возмутилась:
– Какой шанс?! Статуя следила за нами!
– Ну да, следила, - юноша лег, кряхтя от усталости.
– У всех у них (кроме тех, конечно, кого казнили золотом) живые глаза. Каменные, деревянные, но живые. Ты что, не знала?
– А кто сказал: "Мне здесь нравится"?
– Нож Судьбы, кто ж еще! Не хотел выниматься. Такой же точно ножик, - юноша повертел перед лицом Ириски Ножом, который дала ему Смерть.
– Отличная вещь. Что хочешь режет. Кстати, давай-ка снимем вот это.