Повесть о детстве
Шрифт:
— Расстреляли...— ужасается дедушка, но, подумав немного, успокаивается.— А почему бы его в самом деле даже ие повесить? Ты помнишь, Сёма, у него была подходящая шея!
— Ой! — шумно вздыхает бабушка.— Я не могу слушать ваши разговоры. Какие-то разбойники в доме!
В это время в окне показывается голова Пейси. Он щурит то
правый, то левый глаз, трясёт головой, подаёт загадочные знаки Сёме.
— Уже пришёл твой красавец! — бурчит бабушка.— Полчаса он не может прожить без тебя!
Пейся входит в комнату, кланяется дедушке и хватает за рукав Сёму:
— Идём. Комиссар зовёт!
— Фиру надо захватить?— деловито осведомляется Сёма.
— Не надо. Он ждёт тебя одного.
Сёма набрасывает на плечи шинель и идёт вслед за приятелем. Дедушка провожает их завистливым взглядом: всё-таки и у них есть дела! На улицо Сёма останавливается и испытующе смотрит па Пенею:
— Что Трофим хочет?
— Я знаю? — раздражается Пейся.— Я ночевал в его душе?
Волнуясь, они входят в компату комиссара. Трофим поднимает голову и, улыбаясь, спрашивает Сёму:
— Где твои весёлые глаза?
Сёма обижается.
Ему кажется, что комиссар говорит с ним как с мальчиком. И он отвечает отрывисто и зло:
— Закрылись!
— А может быть, откроем?
— Попробуйте!
Трофим расстегнул рубашку и палил в блюдце кипятку:
— Люблю чай. А ты?
— Смотря с кем пить.
— А пакет в Кашины свёз бы? — неожиданно спрашивает комиссар.
— Сегодня?
— Молодец! А пе стащат у тебя этот пакет?
Сёма хмурится и, пе гляди на Трофима, отвечась.
— У мёртвого!
— А ие потеряешь ты его?
— Вместе с собой.
Трофим с удивлением смотрит л а Сёму:
— Злой чёрт!.. Придётся тебе собираться в дорогу.
— Это правда? — Сёма вскакивает со стула и, забыв, что он взрослый, начинает прыгать по комнате.— Там же папа, Трофим!
— Уж я помшо об этом,— улыбается комиссар,— хотя он за всё время и строчки не написал... А коробку табаку ему свезёшь? Есть, Сёма?
— Есть! — отвечает Сёма, не веря и тревожась.
— Хорошо...— задумчиво говорит Трофим.— А как же быть с бабушкой?
— Не знаю,— растерянно отвечает Сёма.
— Вот видишь. Сам просишься, а сам не знаешь, как быть с бабушкой.
— О чём разговор? — вмешивается Пейся.— Бабушку я беру на себя. Что ты смотришь? Мы скажем ей, что Сёму вызывает отец. А если это пе поможет, я начпу ей рассказывать историю, а Сёма выйдет с чёрного хода. Три сгупеныш — и он на улице!
— Ну хорошо, Сёма,— говорит Трофим и кладёт руку на его плечо.— Теперь глаза открылись? Ты рад? И ты не побоишься ехать один? Ты понимаешь, Сёма,— один, а кругом все чужие...
— Не побоюсь,— волнуясь,"отвечает Сёма,— я ничего не боюсь.
— Завтра утром получишь пакет. Лошади отвезут тебя до станции. Идёт эшелон в капшнском направлении. Ты рад, Сёма? Мы на тебя ставим, как на взрослого парня! Ты понимаешь это, Старый Нос?
Трофим обнял Сёму и глубоко вздохнул: «Всё-таки хорошая штука — иметь такого сынка!» Друзья вышли на улицу. Сёма был озабочен и молчалив, теперь опять радость уступила место тревоге.
— О чём ты думаешь? — Пейся осторожно прикоснулся к приятелю.— Делай, что я говорю!
— Нет,— покачал головой Сёма,— нет, я не буду обманывать.
— Ну тогда, хочешь, я могу зайти. Онн меня сразу послушают.
— Нет. Я сам.— Сёма протянул Пейсе руку.— Рано утром у речки!
Сёма открыл дверь, прошёл через коридорчик в столовую и молча присел возле бабушки. Дед с удивлением посмотрел на него:
— Что ты такой тихий?
— Так.
— Может быть, он тёплый? — встревожилась бабушка.— А ну, Сёма, дай лоб!
— Я не тёплый,— успокоил её Сёма и небрежно добавил: — Я забыл сказать. Я уезжаю с пакетом.
— Что, что? — не разобрала бабушка.— Что ты там ещё выдумал?
— Я уезжаю,— робко повторил Сёма, с падеждой глядя на молчащего деда.— И как раз там папа... Я отдам табак.
— Какой табак? Кикой папа?—ещё больше рассердилась бабушка.— Ты скучаешь за скандаЛЬм?.. Как мы будем смотреть в глаза Якову, если он узпает, что мы тебя пустили? А вдруг тебя отреясут?
— Что значит отрежут?
— «Что значит, что значит»! Уехал Локерман в Одессу, и его отрезали. Он там, семья тут.
— Меня не отрежут,— уверенно ответил Сёма.— И о чём вы беспокоитесь? Всё дело — три дня! Вот я там, и вот я тут.
— Пойдём! — сказал наконец дедушка и, встав, позвал бабушку за собой.
Они пошли в сналг.шо. Сёма остался одни. Он нервничал и шагал из утла в угол. Вот так родные могут стать поперёк дороги. И кому он нужен? Что там, нападут па пего, что ли? Только и ждут! Сяду утром и приеду вечером! Простое дело. Но пойди объясни им. Бабушки истоду спятся пушки! А дедушка молчит. То он может говорить с утра до вечера, а сейчас ему жалко сказать два слона. Мужчила называется! Сёма принялся с горечью ругать деда и бабушку: «Сколько можно со мной цацкаться? Что мне — три года? Пусть ещё скажут спасибо, что я говорю. Другой бы просто взял и уехал! Но дедушка — кто бы мог ожидать? — сидит и молчит! Как будто он сам не был молодым или забыл, что это такое».
Мысли Сёмы обрываются приходом деда и бабушки. Дедушка поправляет чёрный галстук, поднимает полы пиджака и, чуть-чуть подтянув брюки, садится к столу. У него торжественный, строгий вид. Он смотрит па бабушку, потом на Сёму и, пригладив усы, подзывает впука it себе:
— Сядь здесь!
Сёма послушно садится.
— Посмотри на меня!
Сёма поднимает голоиу и смотрит на деда.
— Ты мой внук и сын своего отца. И я знаю тебя за честного мальчика.
Сёма молчит, и дедушка, гордо восседая на стуле, продолжает: