Повесть о детстве
Шрифт:
Шера растерянно разводила руками. Как раз этого она не знает. Наверно, глотают что-нибудь.
— «Глотают»! — насмешливо повторил Пейся.— И ты ещё её слушаешь. Ты думаешь, что она действительно что-нибудь знает. Один разговор. Выучила про борную и воображает!
— А ты и этого не знаешь! — возмущалась Шера.
— Я? — Пейся вскочил.— Я не знаю? Да я, может быть, больше вашего фельдшера понимаю и молчу. Если у человека сильный насморк, что делают? Ага, глаза раскрываешь! Кладут ему на ночь кошку в ноги.
— Пейся,— с восхищением воскликнул Сёма,— ты же доктор! А ну, посмотри на меня!
— Когда надо будет, посмотрю! — важно произнёс Пейся.— А пока вам скажу, что сегодня мне лично подадут лошадей.
— Зачем? — удивилась Шера.
— Я еду в Пятигорку с пакетом. И тебе, по секрету сообщу,— обратился он к Сёме,— тоже готовится такое дело.
— Когда? — в волнении вскочил Сёма.— Я сейчас же пойду к комиссару.
— Большой умница! — Пейся свысока посмотрел на друга.— Он мне между прочим сказал, а ты уже побежишь. Какой я буду вид иметь? Тебе никогда нельзя говорить секрет!
— Ну ладно, ладно...— успокоил его Сёма.— Скажи лучше, Шера, что у вас ещё нового в лазарете?
— Опять лазарет? — ужаснулся Пейся.— Нет, я лучше пойду. Надо посмотреть, чтоб кони были сьттые.
— А когда ты вернёшься? — с любопытством и завистью спросил Сёма.
— Сегодня же ночью. У меня всё так. Раз, два — и готово.
— И готово...— улыбнулся Сёма.— Была черепица — и нет!
Пейся нахмурился, поправил висящую на тонком ремне сумку и вышел из комнаты. Шера задумчиво стояла у окна. Был сумрачный осенний полдень. Сёма поднял крышку фисгармонии и с тоской посмотрел на клавиши:
— Если б я хоть как-пибудь умел играть! Хотя бы одним пальцем!..
— А ну иди сюда! — оборвала его Шера.— Иди скорее к окошку!
Сёма подбежал:
— Что такое? Пожар?
— Нет,— улыбнулась Шера.— Просто я хотела спросить. Видишь, вой идёт человек с сумкой. Кто оп такой?
— Где человек? — удивился Сёма, всматриваясь в окно.— Не вижу никакого человека.
— Ай, куда ты смотришь! — разозлилась Шера.— Смотри на забор.
— Спина,—смущённо проговорил Сёма,-— Как я могу узнать по спине, кто оп?.. А что, красивый?
— Да, Красиным,— засмеялась Шера,— на голове три рыжих волоса, а па копчике посо вот такая красная бульба!
— Зачем же оп тебе пужен с такой бульбой?
— Мне просто иптереспо.
— Что значит — просто? — педоверчиво переспросил Сёма и, вспомнив слова дедушки, строго добавил: — Шера, ты имеешь дело со мной!
— Хорошо,— спокойно согласилась Шера.— Этот человек заходил к нам и спрашивал про излишки для армии.
— Ну?
— И оп сказал, что надо вносить разные вещи, иначе будут
неприятности. Кто не вносит, допустим, фуфайки или брюки для красных, тот контрреволюция. И у него вот такой мандат, как простыня...
— Интересно,— задумался Сёма,— кто же зто может быть? Не Трофим?
— Что, я комиссара не знаю? — обиделась Шера.— Только этот, наверно, ещё выше его. Брови нахмурит, а бульба дрожит... Ты бы сам посмотрел. Ужас!
— Бульба? — повторил Сёма.— Кто же это у пас с бульбой?
Но, как назло, все люди с бульбами исчезли из его памяти,
и он не смог догадаться, о ком рассказывает Шера.
— Что я буду мучиться! — разозлился Сёма.— Лучше рассказывай про лазарет!
. Что ты пристал к моему лазарету? Сейчас там только двое больных, и я тебе уже раз пять про них говорила.
— Верно, говорила,— согласился Сёма и потёр лоб.— Идём гулять.
— Только до угла. Скоро придёт папа, а у меня не прибрано.
Они вышли на улицу. Сёма проводил Шеру и, прощаясь, рассеянно спросил:
— Ну что, Доля доволен службой?
— Ещё бы! — улыбнулась Шера.— Он только жалеет, что у него нет шинели. Такой чудак!..
Расставшись с подругой, Сёма пе зпал, куда деть себя. И так ему казалось, что он слишком часто торчит в комиссарской комнате. А может быть, он мешает Трофиму и тот стесняется об этом сказать? «Не пойду»,— твёрдо решил Сёма и тихо побрёл к красному ряду. Возле магазина Гозмана он неожиданно столкнулся со старым знакомым. «Смотри,— удивился Сёма,— он, оказывается, жив, а я и забыл про него. Интересно! И какой у него важный вид! Ах ты, тютя!» — ласково подумал Сёма и, приблизившись к знакомому, вежливо поклонился:
— Здравствуйте, мосье Фрайман!
Но Фрайман не успел ему ответить: Сёма, нагнувшись, внимательно заглянул в его лицо и, вспомнив что-то, побежал, высоко подняв полы шинели. «Бульба! — весело шептал про себя Сёма.— Конечно, красная с синенькими жилками. И как я сразу не догадался? Бульба! — ещё раз с тихой радостью повторил Сёма, как будто он нашёл клад.— И он ещё смеет ходить и требовать вещи для красных! Теперь я знаю, что делать!».
С этого дпя жизнь Сёмы обрела какой-то новый смысл. Живое дело попало в руки, и он решил довести его до конца.
С неостывающим усердием припялсн Сёма охотиться за Фрайманом. Встречался с ним утром и расставался вечером. А Фрайман, ничего не подозревая, ходил по улице деловой походкой, прижав к груди залитый чернилами брезентовый портфель. «Куда он идёт? — с тревогой спрашивал себя Сёма.—> И зачем? А может быть, я перепутал и этот вовсе не та бульба?» Фрайман заходил в дома и выходил на улицу с какими-то узелками и свёртками.
Однажды Сёма не выдержал и подошёл к пему.
— Скажите, пожалуйста,— ласково спросил он,— вы уже имеете службу?