Повесть о детстве
Шрифт:
с тобой сделать дело. Я решил расширить своё предприятие,— важно сказал Герш и хлопнул ладонью по бочке.— Ты видишь, как я живу? Я, можно сказать, самая заметная фигура в местечке. Кто меня не знает? Но сейчас я уже стар и могу себе позволить такую роскошь — взять помощника. Он будет у меня жить, как вице-губернатор. Сидеть будет здесь, пожалуйста, рядом со мной. И, когда мы подъезжаем к дому, он должен сойти, налить из бочки ведро и занести клиенту — только и всего. Ты понимаешь? А для такого мальчика, как ты, это целое удовольствие — весь день катаешься на собственном фаэтоне. А?
— Короче, сколько я буду с этого иметь?
— Сколько? — Герш сдвинул на затылок картуз.— Сколько — ты хочешь знать? Одну пятую с дневного оборота! Если я развезу десять вёдер — два всё равно как у тебя в кармане.
— А что это значит на деньги?
— Два ведра — это уже копейка!
Сёма быстро прикинул: два ведра — копейка, двадцать вёдер — десять копеек. В месяц это триста копеек. Триста копеек — три рубля. Три рубля на земле не валяются!
— Хорошо, я согласен.
* * *
Утром, ничего не сказав дома, Сёма побежал к своему компаньону. Герш пил чай из блюдечка, крупные капли пота выступили на его высоком лбу.
— Ты уже пришёл? В добрый час!
— В добрый час!
— Иди во двор. Надо напоить коня, поскоблить и запрячь.
Сёме не очень понравилось такое начало, но он промолчал.
Сразу ж нельзя стать вторым хозяином. Но всё дело в том, что он просто боялся подойти близко к этой проклятой лошади, чтобы её чёрт забрал. Тощая, тощая, а если она ударит копытом, допустим, в живот — конец Сёме. А рот какой — боже мой! — там лежит язык, как десять Сёминых языков, и всё время плюётся. Может быть, у этого друга насморк, но к нему подойти страшно! Отважившись, Сёма поставил ведро с водой и, толкнув его слегка ногой, отбежал в сторону. Обошлось благополучно. Наполеон — так звали рыжего коняшку — укоризненно взглянул на Сёму и с жадностью окунул морду в ведро. Вышел Герш. Заткнув за пояс кнут, он подошёл к Сёме и строго сказал:
— Я вижу, у тебя под руками пе горит! Ну, смотри-ка сюда...
Через пять минут они были у колодца. Сидя рядом с Тёршем, Сёма старался не смотреть по сторонам, ему было стыдно. Но потом он подумал: «Что здесь стыдного?» — и, выпрямившись, даже нарочно стал заглядывать в лица прохожим. Когда Герш кричал: «Эй!», Сёма, стараясь подделаться под грубый голос возницы, тоже кричал: «Эй!» Герш возмущённо ругал проклятого Наполеона, и Сёма важно хлопал кнутом по тощей спине коняшки. Кому-кому, а Наполеону стало вдвое тяжелее...
Проехав молча несколько улиц, Герш гордо сказал:
— Ну как, приятно с Гершем ехать?
Сёма промолчал. Сидеть возле толстого водовоза было жарко, смотреть в зад коню — скучно, таскать воду — трудно.
— Такой мальчик, как ты, должен был бы догадаться.
— О чём?
— С чем ты едешь? Ты едешь с водой. С кем ты едешь? Ты едешь с Гершем! Так все должны это знать.
И вот дребезжит по жёлтой пыли тачанка, стучит о колеса жестяное ведро, и па всю улицу раздаётся звонкий голос Сёмы:
Вода, вода, чистая вода,
С самого колодца чистая вода!
Сладкая, холодная, чистая вода!
Всё равно как даром!
* * *
...Опустившись в изнеможении на землю, Сёма смотрит на Герша:
— На сегодня хватит?
— Да. Почин дороже денег.
— А сколько же я заработал?
— Сколько? Ты уже хочешь знать, Старый Нос? Сейчас посчитаем.
— Я считал.
— Молодец! Я тоже считал. Мы отпустили шестьдесят вёдер. Так? Так. Магазаники брали у меня воду вчера? Брали. Шесть вёдер долой. Гозманы брали у меня воду и вчера? Шесть вёдер долой. Фрайманы брали и вчера? Четыре ведра долой... Гинзбурги брали и вчера? Три ведра долой... Итак, остаётся двадцать вёдер — это новые клиенты, которых мы получили уже с тобой вместе. Значит, честно ты заработал одну пятую с двадцати — это будет четыре. Четыре — зто будет две копейки. Две копейки всё равно как у тебя в кармане. Получишь в четверг. Хорошо?
Сёма молчит. Если бы он был сильнее, он ткнул бы этого Герша с его арифметикой головой в ведро. Такой прохвост! Отпустили шестьдесят, а считает двадцать. Но ведь те сорок вёдер он своими руками из колодца вытянул и в дома занёс. Почему же Герш кричит долой? Почему?
Медленно, опустив голову, идёт Сёма домой. Если так действительно живёт вице-губернатор, то Сёма ему не завидует.
* * *
Дедушка бегает взад и вперёд по комнате. Устав, он садится на стул и сердито говорит:
— Кто вас просит? Эта выдумала обеды. Я же говорил, что это пустая затея,— нет, не послушалась. И что теперь? Ничего. Один срам. А этот совсем с ума сошёл. На бочку полез. Водовоз! Это мне больше всего нравится. Умнее ты не мог ничего придумать. А? Я тебя просил или бабушка тебя просила? Или ты думаешь, что если папы нет, так ты сам себе хозяин?
Дедушка закуривает папиросу и тихо, непривычно строго говорит:
— Довольно! Чтоб вы больше ни в какие дела не совались. Я поступаю на службу.
* * *
Хорошо, дедушка поступает на службу, хорошо, даже превосходно! А кто вернёт Сёме заработанные деньги? Даже те несчастные две копейки, про которые Герш сказал, что они всё равно как у Сёмы в кармане, даже те четыре гроша он не отдаёт. Почему, спрашивается? «Сёма нарушил договор. Ещё с него следует неустойка».
Вот и сговорились с этим старым прохвостом. Недаром он живёт, как министр!
СЕМА ИЩЕТ СВОЮ ЗЕМЛЮ
Перемены, перемены, перемены. Дедушка служит. У дедушки есть должность, и он теперь совсем редко бывает дома. Но бабушка довольна. О, она уже не будет дурой: если дедушка принесёт в дом рубль — что бы там ни было, десять, двадцать
копеек она отложит. Пусть лежат на чёрный день. И главное — надо экономить: обед на три дня, кушать побольше зелени, не обязательно готовить мясное (это даже вредно), получше торговаться на базаре и вообще не строить из себя большую барыню.
Допустим, покупается курица: крылышки, пупочек и лапки идут на холодец — это раз, из филе можно сделать котлеты — это два, пупочки сварить в бульоне — это три, потом их зажарить отдельно — это четыре. Бульон поставить в холодное место — и, пожалуйста, готов обед на три дня, знаменитый обед.