Повесть о двух кораблях
Шрифт:
— Так посмотри ты на нее как на друга, как на фронтового товарища, — задушевно сказал Снегирев. — Ты вот коммунист, а к девушкам у тебя старый подход. Ревновать, говоришь, будешь? А почему требуешь от нее большой любви? Жалеешь ли ее больше, чем себя, хочешь ли ей жизнь облегчить, ее интересы понять? Расспроси ее: о чем мечтает, чего от жизни ждет, свои думки-мечты расскажи. Так просто, по-хорошему, верно, не говорил с ней ни разу?
— Как-то не случалось, — сказал отрывисто Старостин, глядя на Снегирева.
— Вы же советские люди, у вас недомолвок
— Старший лейтенант прав, — сказал Калугин.
— Не мучьте себя сомнениями, а поговорите начистоту. Если действительно нравитесь ей, она вас поймет, это дела не испортит.
— Так, — помолчав, сказал Старостин. Он и Филиппов поднялись с дивана.
— Ну, спасибо за разговор. Разрешите быть свободными?
— Свободны, товарищи.
Старший лейтенант сел на койке, застегивая китель.
— Да вот еще что, Филиппов: есть вам партийное поручение. Вы как, с минером Афониным подружиться еще не успели?
— Особой дружбы нет, товарищ старший лейтенант, — сказал Филиппов.
— Так вот, орлы, подружитесь с ним. Примите его в свою компанию. Ясно?
— Ясно, товарищ комиссар.
— Я не комиссар, — с неожиданной строгостью сказал Снегирев. — Я заместитель командира по политической части... Так вот, старшины. Афонин матрос хороший и человек будто не плохой, а только на корабле ему еще трудновато, нужны ему настоящие друзья. Конечно, я вас не неволю, не сможете сдружиться с ним — не нужно, но постарайтесь. Как коммунистов прошу.
— Есть постараться сдружиться! — с обычной своей серьезностью сказал Старостин, а Филиппов только молча кивнул головой.
— Мы их тремя мушкетерами зовем, — сказал Снегирев Калугину и рассмеялся своим тонким, заразительным смехом, — Их вот двоих и еще Зайцева. Одногодки, вместе пришли на корабль, водой не разольешь... Ну, шагайте, мушкетеры!
Он уже надел реглан. Все четверо вышли из каюты. Калугин крепко пожал руки старшинам, накинул и застегнул на ходу полушубок. Вместе со Снегиревым поднялся на мостик.
Корабль подходил к базе. Округлые, синевато-черные у подножий, белеющие снегами наверху сопки надвигались с обеих сторон, охватывали корабль гранитным объятием, проплывали с боков трещинами дальних, обнаженных ветрами ущелий, острыми вышками хребтов.
На мостике, у машинного телеграфа, стоял капитан-лейтенант Ларионов, глядя прямо вперед из-под низко надвинутого на глаза козырька. У него был обычный бесстрастный, даже несколько сонный вид.
В ответ на приветствие Калугина он отдал честь четко и равнодушно; подняв бинокль, стал внимательно всматриваться в береговой рельеф.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БЕРЕГ
Где снежный берег в море врос
Домами низкими столпился,
Блестит обледенелый трос,
Эсминец длинный лег у пирса.
Бегут по скалам провода,
Алеют на морозе лица,
И желтоватая вода
Туманом медленным дымится.
Таков полярный город мой — зимой ...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Вода залива еще была подернута белым, колышущимся дымом тумана, но очертания берегов проглядывали все яснее.
Будто возникая из небытия, проносились мимо прильнувшие к самой воде домики береговых сигнальных постов, проступали слоистые очертания сопок, с округлыми скосами снеговых полей, с темными вершинами, оголенными ветрами.
И линия заградительных бонов, цепь огромных черных поплавков, перегородивших вход в бухту, вдруг вынырнула из тумана и, раздвигаясь перед кораблем, проплыла по обоим его бортам.
— Дома! — сказал Калугин улыбаясь.
Он не мог не улыбаться. Дома, в родной базе, после неустанного напряжения, недосыпания всех этих дней и ночей похода... Были ли здесь воздушные налеты? Не пострадала ли база? Живы ли, целы ли друзья, товарищи по работе? Ждут ли его письма от семьи, с которой не виделся столько месяцев?
Здесь, видимо, было все в порядке. Как всегда, взбегало по крутым береговым скалам несколько линий двухэтажных деревянных домов. Каменный многоколонный циркульный дом поднимался над широкими гранитными ступенями главного причала. И серое кубическое здание штаба флота, как угрюмый форпост, серело над заливом на вершине скалы.
Уже было видно, как взад и вперед, взад и вперед ходит у его дверей вахтенный краснофлотец в тулупе и в бескозырке, с винтовкой, взятой наперевес. Мимо проплывали темные веретена подводных лодок, вытянутых вдоль причала подплава. К одной из лодок подвозили на тележках торпеды, другая медленно отходила от причала; на ее высоком стальном мостике темнела группа смотрящих вдаль моряков.
— А наших кораблей что-то не видно! — сказал Старостин.
Действительно, эсминцев не было ни у причала, ни на рейде — на все больше яснеющей, подернутой легкой рябью глади залива.
— Зато вон сколько ботишек и буксиров нагнали! Все высокие бревенчатые причалы, вытянутые по сторонам бухты, были заставлены грузными, задымленными кораблями. Кое-где они даже стояли борт к борту, их мачты казались сплетением оголенных прямых деревьев, увенчанных крестообразными ветвями. Палубы одних были безлюдны, на другие, по сходням, перекинутым на берег, взбегали фигурки в ватниках, плащ-палатках, стальных шлемах — фронтовики, кажущиеся горбатыми от вздувшихся под плащ-палатками вещевых мешков.