Повесть о двух кораблях
Шрифт:
— Уже в момент наката, при непрерывной стрельбе, — рассказывает первый снарядный Широбоков, — я успеваю принять снаряд. Едва досылаю его в лоток, как второй снарядный вновь подает мне очередной снаряд. Каждый снаряд нужно досылать без лишнего усилия, но до отказа, в притирку к заднему срезу лейнера.
У меня рассчитан каждый шаг, — рассказывает замочный Сергеев. — Сделаешь лишние полшага в сторону — и уже нарушишь непрерывность движения товарищей. При подготовке выстрела ходить нужно буквально по пятам друг за другом, тогда довольно полуоборота, чтобы принять у соседнего
Не мало поработали артиллеристы первого орудия, чтобы добиться теперешних результатов. Каждый глубоко и всесторонне изучил материальную часть пушки. Раньше установщики прицела не совсем ясно представляли себе взаимодействие отдельных частей вертикальной и горизонтальной наводки. Командир боевой части провел ряд занятий у орудия, по чертежам разъяснил комендорам взаимодействие механизмов.
Сейчас любой боец первого орудия может заменить товарища. Перед замочным Сергеевым была поставлена задача усвоить обязанности установщика прицела. Старостин часами отрабатывал с ним действия на боевом посту, помог отлично изучить оптику, навыки установщика прицела...
Зорко следят на «Громовом» за готовностью орудий к бою. В одном из зимних походов корабль попал в большой шторм. Волны заливали верхнюю палубу, обледенело стреляющее приспособление первого орудия. Комендоры, несмотря на шторм, тут же разобрали «стрелялку», очистили ее ото льда. А теперь так укрывают казенную часть пушки, что при любом шторме ни капли воды не проникнет к механизмам.
Часто в походе командир корабля приказывает дать сигнал учебной боевой тревоги. Гремят колокола громкого боя. Расчеты бегут к орудиям, работают с приборами наводки. В густой тьме на скользкой, качающейся палубе молниеносно подносят боезапас. Иногда волны обдают людей с головой, но они так же четко продолжают работать.
А когда корабль возвращается в базу, краснофлотцы часами — иногда в густой морозной мгле — упражняются на стенке, у тренировочного станка заряжания. Тяжелые болванки, каждая весом с орудийный снаряд, перелетают из рук в руки, скользят в лоток тренажера. Этим еще больше улучшается четкость работы орудийных расчетов, слаженность движений, доведенная до автоматизма.
Расчет Старостина берет от замечательной нашей техники все, что она может дать, ведет за собой остальные орудийные расчеты «Громового», Комендоры других кораблей! Перенимайте опыт артиллеристов Старостина! Пусть знают бойцы сухопутья: моряки не жалеют сил, чтобы помочь героическим действиям наших армий, приблизить срок окончательного разгрома врага!»
— Все, — сказал Калугин. — Поставьте подпись.
Ее легкие пальцы еще раз пробежали по клавиатуре, и она стала вынимать лист из каретки.
Калугин не смотрел на нее. Молча сложил страницы, просматривал, положив на край стола.
— Много ошибок? — рассеянно спросила Ольга Петровна.
— Нет, ничего... Тут буквы заскакивают...
— Это такая машинка. Ее уже на свалку пора. С ней только я обращаться умею.
Она встала, подошла к затянутому черной бумагой окну, слушала треск зениток.
— Ну, теперь пойдем в убежище.
— Теперь уже поздно, — сказал Калугин. — Меня комендантский патруль задержит.
Он по-прежнему не смотрел на нее, правил статью с подчеркнутым вниманием. «Дернуло меня за язык упомянуть о ее муже! После того как обещал Ларионову... после того как узнал всю эту историю!»
— Ну, спасибо за перепечатку, Ольга Петровна. Нужно нести очерк майору... Вы бы отошли от окна... Если поблизости бомба, ударит осколками или воздушной волной...
Она молчала, повернувшись к окну. Калугин быстро вышел в коридор. Майор, верно, тоже не пошел в убежище, готовит материал в номер... И точно: в большой комнате боевого отдела майор сидел, склонившись над столом, что-то старательно писал на полях перечеркнутой страницы.
— Вот очерк, товарищ майор.
— Давайте!
Не глядя, майор протянул руку, положил листки рядом с собой.
— Кончу обрабатывать это гениальное произведение и примусь за ваше. Вы почему не в убежище?
— Писал, а теперь, верно, скоро отбой тревоги.
Когда объявляют тревогу, все военнослужащие, свободные от вахт, должны быть в убежище, — наставительно сказал майор. — Теперь на корабль, за аттестатом?
— Нет, побуду еще здесь. Нужно редактору показать стихи... моего автора... Я думаю, «Громовой» простоит здесь ночь?
— Не знаю, — угрюмо сказал майор. — А если бы и знал, не сообщил бы.
Навалившись на стол, нагнув колючий затылок, он тщательно перечеркнул очередную страницу, стал выписывать на полях новую объемистую фразу.
Калугин вышел в коридор. Старшина — дежурный по пожарной охране — взглянул на него с упреком:
— Воздушная тревога, товарищ начальник. В помещении быть не положено.
«Выйду наружу, постою у крыльца, — подумал Калугин. — Да, фуражка! Фуражку оставил в машинном бюро...»
Ольга Петровна по-прежнему стояла у окна. Калугин надел фуражку.
— Что вы знаете о капитане третьего ранга Крылове? — вдруг спросила она.
Калугин остановился. Она резко повернулась к нему, ее глаза глубоко ушли под изогнутые, густые ресницы, во всей позе был требовательный, страстный вопрос.
— Вам рассказал об этом капитан-лейтенант Ларионов?
— Вы напрасно обидели капитан-лейтенанта, — медленно сказал Калугин. Не хотел нарушить слово, данное командиру «Громового», но нужно было ответить на прямо поставленный вопрос.
— Да... напрасно обидела... — как эхо, отозвалась Ольга Петровна.
Она оперлась рукой на столик машинки, слегка откинулась назад. Узкий кружевной воротничок свободно охватывал хрупкую шею. На фотокарточке она была полней и моложе, но большая одухотворенность жила теперь на худощавом, бледном лице.
— Вы знаете, сколько времени я ждала мужа? Больше всего меня мучила мысль, что товарищи оставили его одного, что он остался один, раненый, на поверхности ледяного моря. У меня в голове не умещалось: как в такой момент у Володи не было одного желания, одной единственной мысли — рискнуть всем, но во что бы то ни стало спасти лучшего друга!