Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Шрифт:
— Сколько же мучений приходится мне претерпевать из-за вас! — сетовала госпожа Тюдзё. — Право же, этот мир вовсе не стоит того, чтобы в нем задерживаться. Сама-то я готова мириться и с низким званием, и с оскорблениями. В конце концов я удалилась бы куда-нибудь в горы и прожила бы там остаток жизни. О, я всегда знала, сколь безжалостны эти родственники, и все-таки ради вас постаралась сблизиться с ними. Но я не хочу, чтобы над вами смеялись. Потому-то я и решила, что вам лучше какое-то время пожить здесь. Может быть, этот дом не так хорош, как хотелось бы, но по крайней мере никто о нем не знает. А потом все так или иначе уладится…
Отдав последние распоряжения, госпожа Тюдзё собралась уезжать. «Как жаль, что я не могу умереть. Всем было бы легче», — думала
— Будьте осторожны, — сказала госпожа Тюдзё. — Дом недостроен, и жить в нем довольно опасно. В случае чего вызывайте дам и распоряжайтесь ими по своему усмотрению. Я назначила сторожей, но на сердце все равно тревожно. О, если б меня так не бранили в том доме…
И она уехала, обливаясь слезами.
Правитель Хитати, о том лишь помышлявший, как лучше угодить зятю, накинулся на нее с упреками.
— Почему вы не хотите хотя бы немного помочь мне? — негодовал он. Однако госпожа Тюдзё, так и не простившая Сёсё жестокости, с которой он отвернулся от ее любимой дочери, послужив тем самым причиной ее несчастий, не обращала на зятя решительно никакого внимания. Вспоминая, сколь жалким показался он ей в доме принца Хёбукё, она не испытывала к нему ничего, кроме презрения, и, уж конечно, у нее не было желания заботиться о нем. Вместе с тем ее разбирало любопытство: до сих пор она видела Сёсё лишь в парадном облачении; возможно, в домашней обстановке он производит более выгодное впечатление? И вот как-то днем, когда он отдыхал в покоях ее младшей дочери, она прошла туда и, устроившись за ширмами, стала наблюдать. Сёсё сидел у порога, любуясь садом. Поверх мягкого белого платья из тонкой парчи на нем был великолепный наряд из алого лощеного шелка. На этот раз он показался госпоже Тюдзё довольно миловидным. Во всяком случае, нельзя было сказать, что он чем-то хуже других. Рядом с Сёсё сидела его супруга, с виду совершенное дитя. Невозможно было сравнивать эту чету с принцем и его супругой, но смотреть на нее было довольно приятно, и Сёсё, непринужденно беседующий с дамами, вовсе не казался таким уж невзрачным и жалким. Госпожа Тюдзё подумала даже, что, вероятно, это какой-то другой Сёсё, но тут он сказал:
— Когда б вы знали, как прекрасны хаги в саду у принца Хёбукё! Любопытно, где они берут семена? На первый взгляд самые обычные кусты, и вместе с тем я отроду не видывал ничего прекраснее. Недавно я был там, но принц как раз изволил уезжать во Дворец, поэтому я не успел сорвать ни одной ветки. О, если бы вы его видели в тот миг, когда он произносил: «Даже об этом тревожусь…» (476).
И Сёсё с удовольствием прочитал стихотворение до конца.
— Смотрите-ка, он еще смеет стихи читать! — возмутилась госпожа Тюдзё. — Да он и человеком-то называться недостоин. Рядом с принцем он просто ничто!
Вместе с тем она принуждена была признать, что Сёсё вовсе не так плох, как ей представлялось, и, желая испытать его, тихонько сказала:
— За вервью запретаВерхние листья хаги,Их покой нерушим,Но скажи, от какой росыПоблекли нижние листья?Смутившись, Сёсё ответил:
— О, если бы знал,Что рос этот кустик хагиНаНадеюсь, вы соблаговолите выслушать меня при случае…
«Значит, ему уже сообщили, кто ее отец», — догадалась госпожа Тюдзё, еще более укрепляясь в намерении употребить все средства, чтобы ее любимая дочь сумела занять в мире положение не менее значительное, чем Нака-но кими. Перед ее мысленным взором невольно возникла фигура Дайсё. «Трудно сказать, кто прекраснее, он или принц, — подумала она. — Но принц скорее всего не помышляет о ней, поэтому о нем и речи не может идти. Подумать только, вторгся в покои моей дочери, словно она простая прислужница. Возмутительно! А Дайсё явно увлечен ею, не зря же он о ней расспрашивал. Правда, он не предпринимает никаких попыток к сближению, и все же… Уж если я так много думаю о нем, то молодой женщине устоять тем более трудно. Какое счастье, что я не отдала ее этому никчемному Сёсё». Целыми днями думала госпожа Тюдзё о дочери, перебирая в уме различные возможности устройства ее судьбы. Но, увы, нелегкая это была задача.
Дайсё занимал высокое положение в мире и был безупречен во всех отношениях, связанная же с ним особа была слишком незаурядна, чтобы дочь госпожи Тюдзё могла с нею соперничать. Да и какая женщина способна привлечь внимание такого человека, как Дайсё?
Госпожа Тюдзё знала по опыту, что наружность и душевные качества человека определяются прежде всего его знатностью. Ее собственная младшая дочь не шла ни в какое сравнение со старшей, а Сёсё, которым так восхищались в доме правителя Хитати, казался полным ничтожеством рядом с принцем Хёбукё. Поэтому трудно было представить себе, чтобы человек, сумевший заполучить в супруги любимую дочь Государя, мог плениться ее дочерью. Да, надеяться было не на что, и госпожа Тюдзё целыми днями сидела, погруженная в тяжкие думы, равнодушная ко всему, что ее окружало.
Между тем девушка изнывала от скуки в своем временном жилище, где даже заросший травой сад невольно располагал к унынию. В доме звучала лишь грубая восточная речь, а перед покоями не было цветов, на которые глядя она могла бы утешиться. Влача однообразные, тоскливые дни посреди всего этого запустения, девушка с невольной нежностью вспоминала Нака-но кими. Она вспоминала и принца, хотя, казалось бы… «Что же он говорил тогда? Что-то необыкновенно трогательное…» — думала она, перебирая в памяти все, сказанное принцем. Ей казалось, что на ее платье остался аромат, которым были пропитаны его одежды.
Скоро от госпожи Тюдзё принесли нежное, полное материнской тревоги письмо. Читая его, девушка плакала. «Она так любит меня, так заботится обо мне, а я…»
«Я понимаю, как скучно Вам должно быть в чужом доме, — писала госпожа Тюдзё, — но прошу Вас, потерпите еще немного».
«О нет, мне вовсе не скучно. Здесь так спокойно… — ответила девушка. —
Я бы жилаВ этом доме, не зная печалей,Если бы онБыл где-то там, за пределамиНашего грустного мира…» (477, 478).Так писала она в душевной простоте своей, и, читая ее письмо, несчастная мать снова роняла слезы и кляла себя за то, что довела любимую дочь до столь бедственного состояния.
Даже если бы там,За пределами грустного мира,Ты приют обрела,Все равно я хотела бы видетьТвой грядущий расцвет.Да, такими вот незначительными и вместе с тем искренними песнями обменялись они.
Господин Дайсё имел обыкновение в исходе осени ездить в Удзи. Он по-прежнему тосковал об ушедшей, не забывая о ней ни во сне, ни наяву, поэтому, как только ему сообщили, что строительство горного храма закончено, сразу же отправился туда.