Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
Теперь Вадим торопился покинуть свою квартиру, две небольшие комнаты которой, объединённые в одну, служили ему мастерской. Можно было, конечно, отсидеться в третьей, совсем маленькой комнате, но он знал, что не выдержит. Слишком велико было искушение заглянуть в мастерскую и посмотреть на холст – что же там получилось. А может, не получилось…
Обычно он уезжал к друзьям в Парголово или просто бежал из города, куда глаза глядят, только чтобы не увидеть раньше времени воплощение своих снов. В сущности, он был очень замкнут, хотя и снискал в богемных кругах славу одинокого, сумасшедшего, но весьма креативного художника. То, что происходило с ним, не имело объяснения, да он и не пытался что-либо объяснять. Что-то внутри подсказывало ему, что так надо, и Вадим привык полностью доверять этому «что-то», уж оно-то его никогда не подводило.
Уже одетый, на ходу допил совершенно остывший кофе и, несмотря на мелкую противную морось за окнами, закрыл дверь и вышел в серое осеннее питерское утро.
Часть вторая. Рина
Чёрный Пёс – Петербург
Ю. Шевчук
Не роскошной Северной Пальмирой, не мистическим Чёрным Псом из песен Шевчука, а бездомной рыжей дворнягой лёг у ног её незнакомый город, заглядывая в глаза и поскуливая, словно спрашивал: «Останешься? Оставайся – не пожалеешь, смотри, вот я какой!»
И она смотрела, смотрела, не в силах отвести взгляд, потому что влюбилась в Питер с первого шага на мокрый пустынный утренний перрон, едва вдохнув прохладную ветреную влагу, серебристой пылью рассыпающуюся в воздухе.
А он, город, щедро бросил к её ногам свои проспекты и улицы (как странно они назывались здесь – линии), набережные и мосты. И остатки сомнений, зацепившиеся за шпиль Адмиралтейства, (ехать или не ехать в Петербург осенью, там и так сыро, а в октябре и подавно) растрепал ветер с Финского залива, не оставив от них и следа. Она сразу почувствовала мятежный, такой близкий и знакомый ей дух незнакомого города и, едва ступив на его улицы, уже знала, что обязательно сюда вернётся. Неважно когда, – вернётся, чтобы остаться навсегда.
Рина приехала в Питер на две недели – благо, остановиться было где, – здесь обитал её закадычный друг детства, двоюродный брат Сергей, в обиходе Серый или, как он сам себя величал – Серж. Ничего не поделаешь, так уж повелось, коль носишь такое имечко – быть тебе Серым, даже если снаружи ты вполне белый и очень пушистый. Но Серый упорно не сдавался и старательно везде и всюду напоминал о том, что он – Серж.
– Удобства – налево, кухня направо, ключи и деньги на столе. Располагайся, Арина – балерина… Да, чуть не забыл – пыль не вытирать, бумажки со стола не выбрасывать. Знаю я вашу заботливую женскую руку! В прошлый свой приезд твоя матушка – моя незабвенная тётушка устроила тут генеральную уборку, и я потом полгода после её отъезда ничего найти не мог. Роман пришлось восстанавливать почти полностью…
Серж писал холодящие кровь, детективные романы с лихо закрученными сюжетами и был весьма популярен в питерских и московских литературных и окололитературных тусовках.
– Осваивайся, отдыхай – ты ведь устала с дороги, а я вечером освобожусь, сходим куда-нибудь в приличное место, что ты там у себя в провинции видишь-то. Бедная моя, бедная, – он шутливо промокнул глаза отсутствующим платочком, а Рина улыбнулась:
– Я – как Золушка, Серж.
– Какая ещё Золушка? При чём тут Золушка? – он лихорадочно запихивал в папку толстенную пачку бумаги.
– Я – как Золушка – в дороге отдохнула.
Но он уже не слышал. Хлопнула входная дверь, и Рина осталась одна в небольшой, захламленной, но очень уютной комнате, с двумя огромными окнами выходящими на незнакомую тихую улочку (линию – поправила она себя мысленно).
Убедившись в полном отсутствии продуктов в холодильнике, Рина обрадовалась, что привезённые ею сальности и солёности с одесского Привоза пришлись как нельзя кстати. Подавив в себе привычное желание схватиться за веник и тряпку, она, не торопясь, распаковала чемодан и развесила свой небогатый гардероб в шкафу, отодвинув в сторону множество галстуков. Галстуки и шляпы были неизменной страстью Сержа, и Рина отметила, что в его коллекции появилось несколько новых галстуков и парочка великолепных чёрных шляп.
Часы показывали начало одиннадцатого, до вечера оставалась масса свободного времени, к тому же Рина не знала, когда у Сержа начинался вечер. То, что утро не наступало раньше полудня, ей было хорошо известно, а сегодняшнее – просто исключение в честь её приезда. Поэтому она решила выйти и немного прогуляться по городу, а заодно и к ужину что-нибудь докупить. Она переоделась и, захватив с собой зонт, вышла в обещавший разразиться скорым дождиком, питерский осенний день.
Часть третья. Встреча
И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
Она возникла из ночных огней
Без всякого небесного знаменья…
Б.Окуджава
Мелкая серебристая морось собралась наконец-то с силами и превратилась в ленивый и тихий дождичек. Рина, пройдя всего два квартала, успела промокнуть и решила раскрыть зонт, хотя ходить под зонтом не любила. Она чуть замедлила шаг, нажимая тугую кнопку автомата, и столкнулась с мужчиной, выходящим из арочного подъезда старого дома. От неожиданного толчка зонт раскрылся, вылетел из рук Рины на мостовую, и немедленно угодил под колёса автобуса.
– Ради Бога, простите, – мужчина бросился было за зонтиком, но проезжавший на сумасшедшей скорости чёрный «мерс» превратил жалкие остатки в сплошное месиво. – Теперь это вряд ли можно исправить, – огорчённо вздохнул он, и Рина встретилась взглядом с его серыми проницательными глазами. Небольшая, аккуратно подстриженная бородка, тонкий прямой нос… А волосы собраны в гламурный хвостик, выглядывающий из-под берета. Рина усмехнулась: «Ну и тип! Ни дать, ни взять – творческая личность… Свободный художник…».
– Позвольте мне помочь Вам, – тип изъяснялся изысканным, «высоким штилем». – В двух шагах отсюда есть магазин. Если вы не возражаете, я куплю вам новый зонт взамен утраченного из-за моей неуклюжести.
Он так пристально смотрел на Рину, будто что-то пытался рассмотреть у неё на лице.
– Да будет вам, какие проблемы, – Рина продолжала улыбаться, в свою очередь, разглядывая третьего питерца в своей жизни. Вторым был Серж, неведомо где болтающийся, богемный двоюродный братец. А первым был тот, кому и положено было им быть – гордый медный всадник на вздыбленном коне. Его Рина запомнила с детства по рассказам бабушки и многочисленным фотографиям, оставшимся после её смерти.