Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
— «Каташа, Каташа»! — передразнила жена. — А теперь-то знаешь подлинно?
— Чего подлинней! В письме обстоятельно обсказано, и все с человеком его точь-в-точь. Товарищ по корпусу, много лет рядом, ему ли не знать? Да и в главной квартире людей сыскал…
— Ну, вот и Лена, никак! — перебила подполковница. — Изволь сам дочери преподнесть! Как еще примет?
— Нет уж, матушка, тебе полегше, а мне в должность пора.
— Легше!.. — возмутилась барыня, и голоса удалились.
Сергей встал, хотел уйти. Но проходить пришлось бы мимо окон, в одном из которых показался сейчас лакей, вытряхивавший
И вот раздался крикливый, злой женский голос. Совсем не тот, который слушал с такой радостью каждый день…
— Вот прекрасно! То как с писаной торбой с ним носитесь, мне твердите, что отличная партия, богат, со связями, и вдруг оказывается, почти нищий! Какое теперь мое положение?..
— А что за твое положение? — возразила мамаша. — Ничего, я чай, не случилось промежду вас, чтоб нельзя ему отказать?
— Фи, maman! — возмутилась Леночка. — Конечно, придется отказать, но меня от такой комиссии увольте. За то, что папенька выдумщик, я калеку обидеть должна. Да теперь-то верно ли все?
— Так я ж тебе сказываю, как было. Приезжал из Петербурга немец на следствие, когда на отца твоего извет подан был. Еще из Киева, помнишь, сюда поспешал. Там немец-то с постояльцем нашим учился. Ну, и рассказал Владимир Ивановичу, что, мол, встретил безногого и про состояние его самое мизерное — десять душ. А Владимир-то Иванович спасибо, как услышал про завидного жениха от папеньки твоего, то и вспомнил, что немец говорил. Вот так богач с протекцией! Он сейчас письмо — тот в главную квартиру отъехал! Что скажете про такого-то? К состоятельной девице сватается и вот-вот объегорит. А папеньке посоветовал меж тем у дворовых вызнать, какое его истинное имущество. Третьего дня пришел ответ — выходит, все нахвастал безногий…
Сергею казалось, что его душат.
— Я, я, нахвастал! — шептал он. — Объегорить хотел… Крикнуть им? Выскочить отсюда?..
— Хорошо, что кататься с нами не ездил, — сказала Леночка. — Все меньше народу видело, как вы меня к нему подсаживали. И все равно я не верю, чтоб хвастал. Почему мне ни слова неправды не сказал? Все папенька придумал, ему везде богачи мерещатся. То уверял, что Телковский богат, то про Непейцына…
— Может, пойти за него желаешь? — насмешливо спросила мать.
— И не подумаю. На что мне калека? Так и будет рядом всю жизнь, — скирлы-скирлы, на липовой ноге, как медведь в сказке..
Голоса удалились от окна. Зазвенела посуда — госпожи Леонтович сели за утренний кофей.
Когда Сергей вошел в свою комнату, Филя подметал пол.
— Ступай сыщи другую квартиру, — приказал Непейцын.
Может, другой доверенный слуга попытался бы узнать причину нежданного решения, но Филя только глянул в лицо барина и вышел. Сергей опустил занавеску и сел в кресло у окна.
«Что же должно делать? — думал он. — Объясниться с Леонтовичем, назвать при жене и дочери лжецом? Напомнить, как я отводил все настояния его о протекции? Объяснить, откуда у меня несколько тысяч? Это единственное, что от меня слышал. Ткнуть их в самое овечье рыло? Но разве устыдишь такого человека, который мог сказать про кресты, что ни за что мне даны? А вот не уехать ли скорее из Херсона?.. Нет, нельзя. Скажут — сбежал оттого, что не удалось обманом жениться, а так хоть этого врать не посмеют. Хотя почему не посмеют? Тогда, как Осипу, стреляться с каким-нибудь болтуном?.. Но Шванбах каков! Разглашает устно и письменно мое бедное состояние, гороховая колбаса… А Леночка-то! Все, значит, притворство — участие ко мне, интерес. «На что мне муж-калека надобен? Всю жизнь рядом скирлы-скирлы…» А если бы был богат, тогда и на липовой гожусь?..»
Какая же будет служба если так часто лежать? Новые знакомцы. У адмирала Мордвинова
Непейцын все еще кипел и то ковылял по комнате, то садился, когда возвратился Филя.
— Нашел, Сергей Васильевич, почти что во всем подходящее. Две комнаты да через сени кухня с каморкой для нас с Фомой. На дворе конюшня и сарай. И в месяц те же восемь рублей просят…
— Близко отсюда?
— На Екатерининской, через дом от Василия Прокофьича. Помещение чистое. Оттуда морской капитан третьего дня на эскадру отъехал. На второе жилье. По лестнице вам хорошо ли вздыматься?
— Пустое! — решил Сергей, — Надобно учиться всюду ходить. Плати задаток да возвращайся укладываться. Здешним не должны?
— За две недели вперед им останется.
В тот же день они переехали. Внизу жил хозяин, отставной чиновник, с двумя слугами. Под окнами Сергея пролегала главная улица Херсона, в другую сторону открывался двор, заросший выгорелой на солнце травой, и за забором — второй такой же у соседнего дома. Но все это Сергей рассмотрел только через несколько дней, потому что при переезде — Филя не зря опасался — споткнулся на лестнице, опять зашиб свой обрубок и был уложен в постель приглашенным Василием Прокофьичем.
— Окроме ушиба, еще деревяшкой крепко натерто. Видать, без всякой меры разгуливали, — качал головой лекарь.
— Инвалид один мне сказывал, будто надобно мозоль на култышке вырастить. — оправдывался Непейцын.
— Мозоли не видать, а вред сделан. Теперь придется полежать. Но, чтоб не скучали, буду в гости приходить. Желаете?
— Конечно. Очень рад соседству, — учтиво сказал Сергей.
— Не потому вовсе. Там вы в доме недруга моего жили и, слышно было, хлеб-соль с ним важивали…
— Леонтович недруг вам? — удивился Непейцын. — Так не вы ли и жалобу в Петербург писали?
— Именно-с. Только без последствия. Прислали щелкопера расследовать. Он и разу в развалюхи солдатские не заглянул, на которые я жаловался. А в отчете у воров здешних показано, будто чуть не казармы новые на Пехотном возвели. Ворон ворону глаз не выклюет. Солдаты пусть дохнут, да у Леонтовича усадьба выросла.
И вот Сергей снова лежал пластом, как два, как четыре месяца назад, только в другой, более душной комнате — окна на пыльную улицу Филя днем занавешивал. Опять, если не шевелить, нога почти не болела, но до чего тоскливо лежать целые дни!..