Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
Нет, Днепр Словутич не обмелел. По-прежнему широкий и могучий, он всё так же нёс свои воды и готов был лелеять насады, как написал о нем поэт. Только плыть было некуда. Мало того, что по всей водной днепровской дороге разбойничали половецкие орды, грабившие торговые караваны, — с ними кое-как управились бы, — причиной того, что стояли на приколе набойные ладьи с высокими носами, предназначенные для дальних плаваний, было другое. Константинополю, где русские купцы издавна находили самый большой рынок сбыта, было не до торговли с Русью. Там, не утихая, кипели военные страсти. Вот почему при киевском дворе живо интересовались всем, что происходило и в Византии, и на совсем уже далёкой земле Палестины и Сирии.
Впрочем, хотя киевляне и жаловались на оскудение, жизнь в городе шла своим чередом. Был воскресный день. В Софии кончилась утренняя служба, и из храма хлынул народ. Толпы празднично одетых людей прогуливались по залитой солнцем Софийской площади, по нарядным улицам, где в зелени садов возвышались золоченые кровли боярских особняков, возле княжеского дворца, чтобы поглазеть, как в назначенный час будет сменяться стража. Вот распахнулись тяжелые кованые ворота, печатая Шаг, медленно вышла смена в сверкающих доспехах, и воины, стоявшие в дозоре, торжественно передали подошедшим свои секиры. Едва успели они освободиться, к ним кинулись продавцы кваса. Подскочили и коробейники с пирогами. Небось проголодались, с утра стоявши у ворот. Правда, время нынче мирное и стоять в дозоре не велик труд. Больше для порядку стоят, а все-таки пить-есть охота. Воин постарше мигом опустошил ковшик. Его более молодой товарищ, скинув с русой головы шлем и держа его в одной руке, другой тоже принял полную кружку от расторопного мальца. Пьёт, запрокинув голову, светлые капли катятся по бороде. Вдруг по мощенной камнем мостовой дробно зацокали копыта, и вскоре в узком проеме, образованном отхлынувшей в стороны толпой, показался всадник. Так и скакал к воротам, не разбирая дороги, даже не крикнул: «Поберегись!» Дородный старик в добротном кафтане, чуть не угодив под копыта, испуганно отпрянул в сторону, прокричал вдогонку всаднику бранные слова. А чего кричать? Сам не зевай! Над ним же и посмеялись в толпе. Воин постарше сказал:
— Ничего, умный конь не ступит на человека копытом, обойдёт.
— Добро, как умный, — отвечал старик тонким сварливым голосом. — А что, ежели и конь не умней того, кто на нём скачет? Тогда как? А?
В толпе опять засмеялись — на этот раз одобрительно. А старик кликнул продавца кваса и единым духом выпил полный ковш. Всадник между тем был уже за воротами. Прискакал он с недоброй вестью. На столицу двигалась огромная воинская рать. Нет, это были не степняки-половчане. На Киев шла объединенная дружина суздальцев и ростовчан.
Может, это вам покажется странным: вроде бы совсем недавно суздальцы и ростовчане потерпели поражение под Новгородом и вот идут войной на стольный Киев. Но я напоминаю вам, что герои нашей повести живут долгой богатырской жизнью. И немало воды утекло с тех пор, как войска северных княжеств были разбиты Новгородом.
Начинается ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА — «СЕВЕР ПРОТИВ ЮГА».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
СЕВЕР ПРОТИВ ЮГА
Великий князь спешно созвал думных бояр. Было решено, кроме дружины и киевского ополчения, для защиты города стянуть еще и войска, находившиеся на пограничных заставах. Конечно, так ослаблять границы было опасно. Степняки только и ждут этого и уж непременно, воспользовавшись случаем, опустошат земли Киевского княжества. Но другого выхода не было. И на пограничные заставы поскакали гонцы с приказом Великого князя начальникам застав: собрать все имеющиеся в их распоряжении воинские подразделения и спешно идти на помощь стольному. Получил такое распоряжение и Илья Муравленин, служивший на одной из пограничных застав на южном краю Киевской земли. Как ни огорчителен был этот приказ, его приходилось выполнять. Жители пограничного городка и соседних сел просили оставить в крепости часть воинов — надеялись отсидеться за стенами. Но Илья не имел права оставлять здесь никого из своих ратников. Да и не было в этом смысла. Половцы все равно овладели бы крепостью при таком малом числе защитников. Многие просились идти вместе с полком. Мужчинам, которые могли держать оружие, это было разрешено. А вот женщин, детей, стариков брать с собой было нельзя. Такой громоздкий обоз обременил бы полк и затруднил его передвижение.
Молва о том, что русские войска оставили границу, летела будто на крыльях. Жители бежали в леса. И полк Ильи Муравленина, двигавшийся быстрым маршем, находил на пути уже опустевшие села и городки. На подходе к Витичеву — последнему большому городу перед Киевом Илья решил сделать привал. Надо было подкормить коней после быстрого степного перехода и дать немного передохнуть воинам перед вступлением в стольный и, может быть, уже близкой битвой.
Расположились лагерем не в самом Витичеве, а в монастыре, стоявшем неподалеку от города на высоком холме. Во-первых, здесь было легче добыть продовольствие для ратников. Неизвестно еще, захотят ли жители Витичева снабжать провиантом войско, которое не собирается защищать их город, думал Илья, а в монастырских вотчинах, раскинувшихся окрест монастыря, найдется чем покормиться. А во-вторых, игуменом-настоятелем этого монастыря был не кто иной, как старый приятель Ильи, бывший дружинник Данила Монах. В конце концов он оправдал своё прозвище и принял постриг. Ходил даже слух, что Данила, как и мечтал, написал книгу о своем путешествии в Константинополь и Иерусалим. Илья этой книги не читал, но всё равно порадовался за друга. А теперь был рад, что представился случай повидать его.
И вот они сидят в покоях настоятеля. Конечно, вспомнили о Константинополе, поговорили о нынешних невеселых делах. Но больше всего говорил Данила о своем монастыре, верней, о крепостных стенах, которые недавно были возведены вокруг обители его стараниями. Он весь день водил Илью по укреплениям, легко карабкался на каменные уступы и приставные лесенки, с гордостью показывал ширину стен, расположение бойниц, из которых простреливалось все пространство вокруг, тяжелые пращи, установленные под защитой башен.
— Не хуже, чем в Иерусалимском донжоне! — шутя похвалился он.
Илье было странно видеть Данилу в длинном, путавшемся в ногах монашьем платье. Казалось, Данила надел его по ошибке и сейчас снимет и черную рясу, и высокий клобук и снова облачится в воинские доспехи. И вообще, думал Илья, Данила, как это ни странно, теперь больше походит на воина, чем в то время, когда он пребывал в дружинниках. Да и молодые плечистые парни в чёрных одеяниях, которые по распоряжению настоятеля вместе с окрестными жителями копали рвы вокруг крепостных стен, тесали бревна — городни, таскали каменные снаряды для пращей, тоже были больше похожи на воинских ратников, чем на смиренных монахов.
Сейчас, уже ввечеру, Илья с Данилой продолжали начатый разговор. На Даниле было все то же простое темное платье, зато покой настоятеля мало походил на монашью келью. Ярко горели свечи в золотых светильниках. И широкие дубовые скамьи и полы были покрыты мягкими душистыми коврами, по которым неслышно ступали служки с подносами. На столе стояло доброе вино.
Помнишь первых крестоносцев, которые появились в твою бытность в Царьграде? Смерды — раздетые, не имевшие даже тигеляев, шитых из дерюги, как у самых простых наших ратников, сроду не державшие в руках ни меча, ни копья. Но следом за ними появились рыцарские дружины из Франции, Италии, Англии, Германии… Сказать по правде, они ещё больше грабили греков, нежели голодные смерды, — рассказывал Данила. — Но потом император все же договорился с рыцарями и переправил их за море.
В конце концов рыцарским армиям удалось взять Иерусалим и даже основать на землях Сирии и Палестины христианские королевства. Вот тогда и поехал Данила послом киевского князя в Иерусалим. Он рассказывал Илье, с каким почетом был принят королем-рыцарем Балдуином, как купался в святой реке Иордане, как слушал пасхальную службу у гроба господня и даже уговорил сторожа за немалую мзду отколоть от этого гроба малую кроху камня — на память. Но опять-таки больше всего рассказывал Данила об укреплениях иерусалимской цитадели, которую изучал с большим вниманием.