Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
— Эй, милый, не подвезёшь?
— Садись, боярин, — степенно отвечал возница, — ежели не боишься, что растрясёт. — Неторопливо слез, подбил солому, дождался, пока седок взгромоздился на повозку, и снова сел, свесив обутые в лапти ноги.
— К Аниному монастырю! Да побыстрей! — приказал Алёша.
Начинается СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА — «АЛЁША ГУЛЯЕТ ПО КИЕВУ».
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
АЛЁША ГУЛЯЕТ ПО КИЕВУ
Киевским своим знакомым, которые у него было чуть ли не полгорода, Алёша говорил, что приехал в Киев просто так — ещё раз побродить-погулять по стольному, полюбоваться с Горы на Днепр, помолиться в Софии, ну и кой-чего купить на торгу. И правда, видели Алёшу и в Софии, и в других церквах, и на торгу. Вот сегодня он с утра опять тут. Бродил, бродил и присмотрел перстатые рукавицы, у которых не для одного перста, а для всех пяти отдельная одежка. Потом уже, когда Алёша приехал в Ростов, тамошние молодые люди, боярские сынки, а ещё пуще боярыни и боярышни, их во все глаза разглядывали, вздыхали: «То ли дело в стольном! Там что хочешь купить можно! Выбор!»
Перстатые рукавицы и вправду были хороши. И вязанные из тонкой цветной шерсти, и шитые из сафьяна, украшенные вышивкой, стеклянным бисером.
Купец-немец сразу угадал покупателя. Зевак воя сколько вокруг. Стоят. Глазеют. То один, то другой возьмет рукавицу, натянет на персты, спросит цену и пойдёт дальше. Немец серчал. На полном лице обиженно застыла оттопыренная губа. Светлые глаза из-под рыжих ресниц сонно глядели поверх голов. Но если к товару тянулась чья-нибудь рука, немец отводил её, не глядя и молча. Только губа оттопыривалась ещё больше. Не купишь, так и персты совать нечего. Увидев Алешу, купец сразу оттаял. Повеселел, поклонился. Подавал рукавицы — и ту и эту. Сам натягивал их на бояриновы ручки, приговаривал, довольный:
— Гут, карашо!
Старался купец не зря. Купил Алёша перстатые рукавицы, сразу две пары, — и шерстяные и сафьяновые. Заплатил не торгуясь. Видно, немало получал Попович за службу у своего князя.
На прощание спросил у купца по-немецки, не от Ганзы ли он ведет торг.
— Ганза! Ганза! — закивал немец головой. Обрадовавшись родной речи, стал рассказывать. Сам он приехал первый раз, поэтому и не знает по-русски. А вот его товарищи, те хорошо научились говорить. Ганзейская гильдия — самый большой в Европе союз купцов, торгующих с иноземными государствами, — давно установила деловые отношения с Русью. Ганза держит даже свои дворы — и в Новгороде и здесь, в Киеве. Каждый год приезжают ганзейские купцы на Русь. И всегда хорошо продавали свои товары. А вот в этот раз просто беда. Не знают, что и делать. И видя, что русский боярин, так щедро заплативший за покупку, слушает с охотой, купец стал рассказывать дальше. Ещё в прошлый их приезд сам император, или, как называют его русские, Великий князь, заказал привезти дорогого ипрского сукна — самого лучшего по качеству из знаменитых фландрских сукон, а также скарлату. Он очень советует боярину поглядеть эту прекрасную ткань. Расцветки какие душе угодно — и алый есть, и белый, и голубой. Боярину непременно понравится. Скарлат только недавно стали изготавливать во Франции, но теперь из этой ткани шьют себе праздничные одежды знатные люди во всех европейских странах. Купец так увлёкся, расхваливая свой товар, что позабыл даже про беду, с которой начал разговор. Но, вспомнив о постигшей их неудаче, заговорил уже по-другому. Жаловался — привезли они товар, как и обещали, а князь, оказывается, болен. И вот они не знают, что делать. Конечно, товар можно продать на торгу, но они не смеют этого сделать, пока император не отказался от покупки.
Что Великий князь болен, Алёша знал и сам. Болел князь давно. И болезнь-то была поначалу пустяковая. Вдруг откуда ни возьмись выросла на шее горошина. «Болеть не болит, — жаловался князь близким, — а кольчугу надевать неловко. Вот задел шишку, она и кровоточит». Лекарь сказал — дикое мясо. Велел прикладывать припарки. Проклятую шишку, распарив льняным семенем, мяли, терли, давили. А она не уменьшалась — росла. Надулась со сливу, а потом — и с яйцо. Стала поперёк горла, мешает глотать пищу, душит, вызывая приступы кашля. Князь прогнал своего лекаря. Но и другие оказались не лучше — что русские, что иноземные. Даже врач-грек, до того учёный, что только глянет на человека и сразу может назвать день и час, когда тому придет срок умирать. Но Великий князь на тот свет не торопился и про свой смертный час у грека не спрашивал. Напротив, велел: «Лечи!» Но известно, что лучше попасть в лапы к дьяволу, чем в руки врачей. Ездят, ездят во дворец, а все без толку. Не помогли и молитвы — ни те, что сам князь обращал к богу, подкрепляя свои просьбы щедрыми дарами на церкви и монастыри, ни молебны о здравии, которые служили в церквах по распоряжению епископа. Не помогло и волхованье старика ведуна, которого разыскали где-то в северной глухомани и по велению княгини тайком от епископа привезли в Киев. Все это давно было известно Алеше. И теперь, слушая купца, он сочувственно кивал головой:
— Да, болеет наш князь, болеет. Но, бог даст, поправится. — А пока что обещал он помочь купцам, чем сумеет. Может быть, удастся ему через своих друзей, которых у него немало среди княжеских приближённых, уладить дело так, чтобы и Великий князь не был в обиде и купцы не терпели урону. — У нас говорят: «Чтобы и волки сыты были и овцы целы», — улыбнулся он, переведя на немецкий пословицу. И спросил, в свою очередь, приехал ли уже вызванный к князю немецкий врач.
— Приехал, приехал! — закивал немец. — О-о, этот врач и в самом деле искусен в своем ремесле! Наш старшина и посоветовал его пригласить. Великий князь всегда был добр к Ганзе. Позволял свободно торговать, не теснил пошлинами и во всем прочем не давал их в обиду. И как только стало известно, что император желает приезда врача, вместе с русским гонцом поехал и один из наших купцов. Ганза сделала всё, чтобы врач добрался как можно скорее. Вчера утром он прибыл в Киев, а днем уже был у княжеской постели.
— Ну и что же он говорит? — поинтересовался боярин. — Сумеет он вылечить нашего князя?
— Кто может сказать? — развёл руками немец. — Это известно одному только богу. Князь плох, — доверительно понизил голос купец, хотя говорил по-немецки. — Чтобы отогнать склонившуюся над его изголовьем смерть, надо вырезать дурное мясо, которое растёт у него на теле. Это поможет, если болезнь по жилам не прошла в кровь. Так врач сказал нашему старшине. Только не велел никому говорить, — добавил купец. — Об этом предупредил врача придворный князя.
Время близилось к полудню, и в небольшой уютной столовой, куда зашли Торопок и его приятель, все уже было готово к обеду. Находилась столовая на оживленной Крещатной улице. Сюда обычно захаживали пообедать гонцы, скакавшие во дворец, купцы, прибывшие в стольный с товаром, а иной раз даже приезжие бояре. Блюда здесь подавали простые, но приготовленные с умением. Сядешь за столик, и тотчас опрятно одетые женки предложат жареного поросенка, говяжий студень, карасей в сметане. А вина сам хозяин и принесёт и разольёт по склянкам. Вин и медов на Руси, как известно, пивали немало. Бояре из рогов, оправленных в серебро, или из серебряных, а то и золотых кубков и чар, простолюдины — из глиняных или деревянных чашек и братин. А тут на столах новинка: склянки — чарки из прозрачного стекла. Внизу толстое круглое дно. Над ним — тонкая, как у гриба поганки, нога. А над ней уже чаша, куда вино наливать — снизу вверх расширяется как воронка.
Хозяин не заставил себя долго ждать. Вышел в зал с узкогорлым серебряным кувшином в руках. Поклонился тучному боярину, сидевшемуся за столиком у оконца, дружиннику в походной одежде, двум купцам и прочим гостям, пожелал всем здоровья, наполнил стеклянную чарку, стоявшую перед боярином, но прежде чем подать ее, поднял над головой:
— Вот как играет на свету вино этой склянке.
Боярин поглядел неодобрительно:
— Стекло и есть стекло.
Дружинник засмеялся:
— А чего на него глядеть! Пей пока пьется!
— Стекло и есть стекло, — повторил боярин, — не золото, не серебро.
— Оно, конечно, — согласился хозяин, с почтением поднося боярину чарку. Но тут же и возразил: — Стекло стеклу — рознь. Два сапога, да не пара. — Наполняя чарки других гостей, рассказывал: делать эти чарки из стекла трудно, куда как трудней, чем, к примеру, наручные кольца — браслеты. И песок-то для такого стекла нужен не простой, а самый что ни на есть мелкий и чистый, который возят в город с островной отмели на лодках. И добавлять в него надо золы от ясеня или от клена, да соли поваренной, да извести, да свинца… Серебро и золото, оно, конечно, но и склянки хороши. Он советует и купцам и дружиннику купить их. Новина. Только в стольном их и делают. Больше нигде. Ежели пожелают, он может продать.
— Да, — поддержал хозяина знакомец Торопка. — Это не наручные кольца. Там знай тяни стеклянный жгут и заворачивай вокруг руки. Дело нехитрое. А эти склянки… Стекла из печи надо выхватить строго по мере. Берут её на конец трубы из обожженной глины и дуют в ту трубу будто в свирель-дуделку, отчего и образуется в чреве стеклянного кома полый пузырь. Попробуй-ка подуди в такую трубку целый день. Потом за полночь душит кашель и сипит в груди. Вот брат у меня стеклодув…
Боярин строго глянул на разговорившегося не по чину простолюдина. Еще когда вошли они с Торопком в столовую, он грозно нахмурил брови — не хватало с холопами за одним столом сидеть. Хотел уже было обругать хозяина, чтоб не привечал смердов, и уйти, да лень было подниматься и есть хотелось. Но хозяин слушал простолюдина почтительно. Он-то знал: простолюдин этот не прост — приближенный слуга Великого князя. Такой холоп иной раз важней боярина. И обедом потчевал радушно и вина то и дело подливал услужливо по знаку Торопка. А потом, когда не одну склянку осушил княжеский слуга, вновь подойдя со своим кувшином, спросил вполголоса: