Повесть об Апостолах, Понтии Пилате и Симоне маге
Шрифт:
Мосох оказался русоволосым гигантом лет тридцати пяти, с кудрявой бородой и тонкими чертами лица, с зелеными глазами. Он плохо говорил по арамейски, но хорошо на койне. Жил он с молодой эллинской вдовицей, совсем молодой и очень веселой, под стать Мосоху. Она во время нашего разговора то и дело появлялась в комнате, и дух женской плоти и ее молодой запах каким-то диким резонансом неслышно звучал в разговоре, и раскачивал его как лодку на широкой реке. Если ей удавалось вставить слово, то казалось, что лодка перевернется.
Впрочем, это были мои личные ощущения. Гигант лишь добродушно улыбался на ее слова, Лонгин прятал усмешку в бронзовых складках своего
– А что, Мосох, может статься так, что земной корень Иисуса на севере, из той самой Южной Осели?
– Мосох добродушно улыбнулся и видно было, что этот вопрос не очень-то занимает его.
– Корень мужчины в его корне, а корень женщины в мужчине. Корень Спасителя – Корень всех корней, в Нем уже нет теперь ни мужчины, ни женщины, ни иудея, ни еллина, ни римлянина, ни руса (ещё и так он называл свое племя). Ты, Лонгин, не стремись перепрыгнуть свое римское и воинское, ты, Бахрам, жреческое, а ты, Рем, – мальчишеское и галльское. Будьте самими собою. Ты, Лонгин, устал от своей службы и от женщин, а ты, Рем, устал от того, что нет ни службы, ни женщин.
Мосох, похоже, немного устал от разговора, который я описал здесь очень кратко, и позвал свою подругу на звонком и певучем быстром языке. Она вбежала, глянув сначала на меня, потом на Лонгина, потом на Бахрама, потом села гиганту на колени и что-то зашептала ему в ухо. "Да, этому помоложе, – сказал он глядя на меня и рассмеялся. – А то никогда не женится, если начнет со старухи, – так, Елена?"
Здесь не было ни травы аруны, ни захватывающей мудрости Бахрама. Какой-то вольный дух гулял в этих простых комнатах, здесь истина была как будто нагой, без белых жреческих одежд и римской бронзы и блеска. Елена быстро накрыла стол, принесла простую еду, фрукты, вино, много вина. Потом ушла на полчаса, пока мы подкреплялись, и появилась с подругами, одна лучше другой, – это подтвердил потом и Лонгин, поскольку я к тому времени уже захмелел от первой чаши вина и мне всякая молодая женщина показалась бы желанной.
Бахрам и Лонгин недолго ещё сидели с нами. Выпив ещё и попрощавшись с хозяевами и со мной, поскольку Мосох и Елена категорически отказались меня отпустить, да я и сам вовсе не спешил никуда, они ушли, и я даже не помню, увели ли они с собой хорошеньких подруг Елены. За столом рядом со мной, с обоих сторон, сидели ещё две ее подруги, а Мосох с Еленой сидели напротив и время от времени понемногу подливали всем терпкое и крепкое вино…
В ту ночь в одной из комнат дома Мосоха сбылись все мои желания. Домой я пришёл только на следующий день, к обеду. Мать сказала, что стоило мне пойти к дикарю, как я и вести себя стал по дикарски. Оказывается Лонгин вчера по дороге в преторию зашёл к моим родителям и предупредил, что я приду от Мосоха не раньше утра, но я пришёл все же только к обеду. Я подумал, что сказал бы на это Мосох, и решил, что он бы только улыбнулся.
Глава 2. Избрание
Приближался иудейский праздник, второй великий после пасхи, на пятидесятый день от нее. Дней за пять до него утром я встретился ещё раз с Бахрамом, Мосхом и Николаем Антиохийцем, о котором говорили мне Пётр и Иоанн. Николай передал нам приглашение Петра на собрание всех учеников Иисуса. Вот это да! Я уже считался учеником Иисуса! Я спросил, не ошибся ли он насчет меня, ведь я всего лишь пять дней как знаком с ними, и сам ещё вовсе не уверен, что понимаю даже начала Его Учения? "Все так, – отвечал Николай, – но на тебя указал Сам Христос, и ты был последним, на кого Он указал. Так считают Апостолы. Твое дело, принимать ли приглашение, но они считали себя обязанными передать его".
Задумчивый шёл я домой. Конечно, ничто не обязывало меня идти на их собрание. Я видел чудо, только этого я и хотел сначала. А сегодня вечером я собирался идти к своей рыжей Летиции, подруге Елены. Но я чувствовал также, что в моей жизни произошёл какой-то перелом. Наверное, отец с его рассказами о древних жреческих книгах, и мать с ее верой в чудеса подготовили меня к этой встрече. За обедом я все рассказал им. Мать выжидательно посмотрела на отца. Он молчал. В это время раздался стук в дверь, – пришёл Лонгин.
– Вот что, Лонгин, брось-ка монету, какая у тебя? – спросил отец.
У него оказался золотой динарий с императором Тиберием и с десяток простых драхм.
– Бросай золотой, Лонгин. Если упадет Тиберием вверх, не советую тебе, Рем, ввязываться в эту историю. Если же мы не увидим лик нашего Тиберия, иди.
Лонгин, ещё не поняв в чем дело, высоко подбросил монету. Звонко шлепнув по столу, она покрутилась и осталась стоять на ребре! Значит, выбор оставался за мной, и отец тут же подтвердил это, и Лонгин сказал, что это должно быть так, и спросил, о чем бросали жребий. Я рассказал ему, и добавил, что Тиберий, надо думать, и не слышал ничего о каком то распятом Иешуа из Назарета, а если и услышит, то наплевать ему на эти иудейские примочки и прибабахи. Не так ли давно и мы все так думали про всю эту историю с Галилеянином? Я склонялся к тому, чтобы принять приглашение Петра. Я видел чудо и, может быть, увижу ещё, – для меня самого это был наверное главный аргумент.
– Не запутаешься ли ты в иудейских премудростях? – спросила мать.
– Вы ведь знаете, что с этой зимы среди учеников Иисуса есть и си рийцы, и критяне, и римляне, и много эллинов, и перс, и даже скиф-рус.
– Да уж, скифом ты нас прямо убедил, – рассмеялся Лонгин. – Но если серьезно, Сидоний, я с той страшной пасхи верю им, ученикам Распятого. Я не знаю, Божий ли Сын был Галилеянин, но таких людей я не встречал ни в каких племенах, и не слышал о таких. Это был Человек.А Рем, раз решил, пусть идет. И передай Симону-Петру, что сотник Лонгин сочувствует им.
– А откуда ты знаешь, что Пётр там главный? – спросил я.
– Афраний, помошник прокуратора, к которому тянутся нити всех секретов Иерусалима, ежедневно докладывает ему о всех собраниях в городе, – где соберутся больше тридцати, там уже есть доносчик Афрания, или он где-то рядом. Кое-что знают легаты, и мы, сотники. Везде в Иерусалиме есть глаза и уши Кесаря ,– запомни это, Рем, и будь осторожен. Прокуратор посочувствовал тогда Галилеянину потому, что Его ненавидели саддукеи и разогретые ими иудейские толпы. А если завтра иудеи возлюбят память о Распятом, то как знать, как знать…