Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
— Мы сейчас умрем, да? — робко спросил Аскольд.
Никто ему не ответил.
— Пап, — сказал Тим. — Я все понимаю, ты всерьез думаешь, что это неопасно, что там, в этой самой… с кружавчиками… и вправду что-то живое есть…
— Ой, да подожди, не мешай! — резко осадил его Анатоль Максимович. — Здесь надо максимум концентрации, а тут ты со своими глупостями!
Анатоль Максимович пристально и с жаром следил за передним экраном и время от времени чуть-чуть покачивал управляющий набалдашник, крепко и уверенно
— Да что ж ты смотришь, Тим! — возмутился Боб Исакович. — Я совсем не хочу умирать из-за твоего сумасшедшего папочки. Дай ты ему как следует, отними ты у него управление. Ведь ты посмотри, он ведь прямиком на Дыру прет!
Одна Мария, всеми забытая в углу комнаты управления, сидела на самом краешке кресла и энергично кивала, как бы говоря всем присутствующим: «А я говорила! Я предупреждала!». И странное молчание ее в такую тяжелую минуту так и осталось загадкой для рассказчика этих слов.
Анатоль Максимович произвел наконец все необходимые, но почти незаметные глазу манипуляции с набалдашником, шумно перевел дух, отчего в комнате остро запахло спиртом и сказал каким-то сдавленным и непривычно спокойным голосом:
— Кажется, все. Теперь, Максим, по команде «стоп» резко сбавляй… скажем, на двадцать, можно двадцать два, а больше, наверно, не надо. Ты меня понял, Максим?
Максим, который уже зарекся вступать с Анатоль Максимовичем в ненужные увещевания, четко ответил:
— Что ж не понять? Сделаем, Анатоль Максимович. До вхождения в зону мгновенного и безудержного падения остается две с половиной минуты. После чего нас, в полном соответствии с теорией мгновенно и безудержно разорвет.
Анатоль Максимович благосклонно кивнул и в ожидании замер.
— Да сделайте же что-нибудь кто-нибудь! — в панике закричал Боб Исакович. — Тим, Мария, Аскольд, вегикел, где этот комконовец, пьяная его харя!
— Я здесь, — слабо пропищало от двери.
— Пап, — сказал Тим. — Ты бы и вправду…
— Нет, а что, мы сейчас действительно все умрем? — все тем же робким голосом спросил Аскольд непонятно кого.
И тогда Анатоль Максимович яростно ко всем обернулся.
— А как же, милый, а как же! — загремел он. — Ты ведь хочешь туда, Где Все Можно! Ты ведь к Богу на прием хочешь, так это называется! А к Богу со смирением не пробьешься, к нему с боями прорываются, через смерть! Если он есть, Бог, то как же к нему иначе? Через все бросить, через боль, через бесконечное разрывание, через смерть!
С этими словами он также яростно отвернулся к переднему экрану, почти уже полностью покрытому пугающей чернотой.
— Вот такова наша жизнь, — слабо пропищало от двери.
В комнате управления остро пахло перегаром и наезжающей смертью. Никто, кроме Анатоль Максимовича, не дышал. Всех словно парализовало тяжкое ожидание — глаза расширены ужасом, мускулы от напряжения сведены, хочется сказать что-нибудь такое прощальное, да только в голову ничего не приходит и горло перехватило… Такой настал миг — всего один, а после него должно было начаться действие по нейтрализации сумасшедшего пьяницы.
Этот именно миг и спас Анатоль Максимовича от неминуемой смерти, или по крайней мере, жестоких увечий со стороны его же собственных пассажиров. Потому что в этот именно миг он и завопил как резаный:
— Стоп, Максим, стоп, безмозглый вегикел, шесть проколов тебе в разные стороны!!!
И повел куда-то в сторону набалдашник.
Вот так у нас делается всегда — кое-как и безо всякой техники безопасности. Нет бы Анатоль Максимовичу предупредить, что ожидается экстренное и сложное торможение, глядишь — и вообще ничего не произошло бы. А так — всех бросило вперед и в Анатоль Максимовича кое-кого впечатало. Мария упала с краешка своего кресла и сильно расшибла нос, отчего сразу вспомнила своего любимого мужа. Тим стукнулся обо что-то головой, да так, что у него потом часа два в голове гудело. А больше ничего летального ни с кем не произошло.
Правда, Боб Исакович потом часто рассказывал, что он почувствовал как его какая-то очень сильная сила разрывает напополам в точном соответствии с теоретическими предсказаниями Анатоль Максимовича, которому, кстати, как и Просперу, не сделалось ровно ничего. Но это Боб Исакович говорил неправду — падение на Черную Дыру происходит мгновенно, во всяком случае, за такие короткие времена, что никто ничего не может почувствовать. Или, в некоторых режимах, чувствует вечно — что, как говорят физики, на самом деле одно и то же, что и мгновенно.
Словом всех сильно разорвало, но никто ничего еще у почувствовать не успел, что умер, как снова их склеило и оказалось, что они снова летят себе по пространству-времени как ни в чем не бывало.
А когда все маленько очухались от полученной ими встряски и первым делом обратили взгляд на экран, то на экране никаких Дыр с кружавчиками не увидели, никаких загадочных надписей не прочли, потому что ничего не было на экране — только чернота, да посреди черноты красивое плетеное кресло, а на том кресле дядечка с необычайно симпатичной сигарой и сам в свою очередь тоже симпатичный необычайно.
Дядечка этот приветственно улыбался и рукой при этом приветственно им махал.
— Все, приехали, — усталый, но счастливый, сказал Анатоль Максимович окружающим его людям. — Максим сам совершит посадку, а после ее совершения вы меня разбудите, потому что сейчас я пойду спать, предварительно отхлебнув немного спиртного.
И тяжелым, пьянеющим шагом Анатоль Максимович пошел к выходной двери. Из своего угла на него с большим удивлением глядела во все глаза Мария с раскровяненным носом.