Повести и рассказы

Щагольчин Александр Михайлович

– Давай сначала поедим.

– Я за.

Юрка ел тушеную пахучую кролятину. Ел хорошо с аппетитом. Леся подкладывала ему салат и подливала самогон. Юрка пил и ел. На что, на что, а на это он был мастер, не смотря на свой невысокий рост. Леся улыбалась. Юрки после третьей рюмки захорошело и он решил, что пока хватит. Запив все компотом и утершись полотенцем, которое подала Леся, он, откинувшись на диван, привлек ее к себе.

Подожди, я сейчас постелю. Юрка встал, пошел, переставить пластинку. Леся разложила диван, достала простынь и одеяло. В комнате было довольно прохладно, но в такой обстановке это было хорошо. Леся выключила свет и подошла к Юрке.

– Иди, ложись я сейчас.

Юрка

разделся и лег. Леся опять не заставила себя ждать. Она вошла в комнату, подошла к дивану и с такой легкостью и игривостью нырнула к Юрке под одеяло, что можно было подумать, что ей 17. Ее прохладные руки скользнули по Юркиному телу. Обняв Юрку и прижавшись к нему голым телом, она поцеловала его в губы теплым нежным полным желания и страсти поцелуем. Юрку удивляло, что она такая худенькая и почти нет грудей. Иногда в таких случаях бывает даже противно, и все делаешь только для того, чтоб над тобой не посмеялась женщина. Назвался груздем… Но не смотря на то, что она была худенькая, она была красивая и страстная, что Юрке очень нравилось. Ему она нравилась еще тогда, когда ему было лет 15. У нее были такие же пышные каштановые волосы и лицо гречанки, чуть смуглое с выразительным взглядом и красивыми губами.

Леся часто дышала. Юрка целовал с жадностью ее губы. Леся начала задыхаться, она обвила Юрку руками и ногами, почти впилась в его тело и задыхалась. Юрку это радовало. Значит ей очень хорошо, значит, ночь не пройдет даром. Леся притихла и обмякла, дрожь пробежала по всему ее телу.

– Тебе хорошо?

– Не то слово.

Юрка продолжал, обнимая и целуя ее. Она опять начала тяжело дышать и задыхаться. Юрка вспотел. Он всегда потел, что при работе, что в таких случаях и можно было подумать, что он устал, но он потел не от усталости, просто такой организм. Леся достала из-под подушки приготовленное заранее полотенце. Аккуратно и нежно она вытерла ему лицо, с которого на нее скатывались капельки пота, потом обтерла плечи и грудь. Одеяло с них давно сползло. Привыкши к темноте, которую рассеивал тусклый пробивающийся с улицы сквозь шторы свет уличных фонарей, они видели друг друга. Когда они доходили до страсти, то Лесины косточки начинали хрустеть. Она стонала от сладости и от боли. По ее телу опять пробежала дрожь. Она опять обмякла и притихла.

– Юра пока хватит, давай полежим.

Юрка согласился. Он лег на спину, тяжело вздохнул, и с шумом выдохнув, сладко потянулся.

– Юрочка, тебе хорошо со мной?

– Было бы плохо, ушел бы.

– А ты знаешь, я не хотела сначала с тобой идти.

– А почему пошла?

– Ты интересно про собак рассказывал, а вообще ты грубоват и самоуверен.

– А теперь не жалеешь, я ведь все равно грубый

– Нет, ты не грубый, ты просто таким хочешь казаться.

Юрка знал, что она говорит это просто в оправдание. Но перед кем? Перед ним, перед собой, перед детьми или еще оправдывается перед кем-нибудь? Но, зачем? Ей ведь хорошо и это ни кого, ни чем не обязывает.

– Может, выпьем?

– Подожди, я халат накину.

– Годится, а я брюки.

Леся включила свет, Юрка смотрел на нее оценивающе. Так средней паршивости, правда, волосы шикарные и личико красивое.

Леся наполнила рюмки и они выпили. Юрка ни хотел, ни о чем думать, он обнял Лесю, она склонила голову ему на грудь.

Да? Сколько таких женщин, которые хотят ласки? Простой мужской ласки. Потом их обзывают разными словами. Юрка тоже употреблял эти грубые оскорбляющие женщин слова, но никогда так не думал. Ему хотелось ласкать, обнимать и быть в близости с теми, кто ему нравился, а когда был пьян и не было выбора и с теми, кто по трезвой не нравится. А чем они отличаются? Они тоже люди, обыкновенные люди которым всего этого хочется и при чем тут книжки и кино. Там везде высокие чувства, романтическая любовь. Но у простого

человека простые чувства без всякого высокого романтизма. И что делать этому человеку, который ни когда не любил? Ему, что вообще не жить? А если тот, кого он любит, к нему равнодушен, что тогда? Что ему нельзя иметь детей? Нельзя испытывать эту сладость близости с противоположным полом, особенно если рядом с тобой ни хам и ни идиот или идиотка. Если рядом с тобой нормальный простой человек, которому нравится смотреть на голое тело, которому нравится целовать его. Может и есть какие-то идеальные люди, но Юрка в это ни верил. Он знал, что где-то есть любовь большая пребольшая, он верил в нее. Но, где она и у кого он не знал. Он часто мечтал об этом. Он хотел влюбиться в какую-нибудь так, чтоб потерять рассудок, чтоб думать только о ней, чтоб исполнять все ее прихоти. Но такого почему-то ему не было дано. В каждом человеке можно найти то, что тебе не будет нравиться, может даже будет противно. Вот и Леся рассказывает, что ее сосед ей прохода не дает, сватается за нее, а она не хочет. Она рассказывает, что из-за нее столько парней голову теряли и готовы были на все. Он этому не верил, но и не перебивал. Пусть человек тешится своим самолюбием, а он, Юрка свободно берет и раздевает ее, а она делает вид, что стесняется. Но вот она полностью раздетая стоит перед ним. Он гладит ей грудь и живот.

– Давай свет выключим?

– Не надо так лучше. Ты ведь хочешь, чтоб я видел тебя?

Она молчала, и они опять улеглись на диван.

Юрка шел домой. Уже светало. Он даже не вздремнул. Леся оказалась довольно крепкой, хотя на вид была хрупкая. Юрка не знал хорошо ему сейчас или плохо.

Эх, жизнь? Работа, семья, добыча, квартира, машина. Отдых? Какой к херам отдых. Если вырвешься из этой кутерьмы, к какой подружке, чтоб расслабиться, но ведь это опять не отдых.

Сюда тоже вроде как отдохнуть едешь, а приедешь домой после этих пьянок и гулек там дня три отходишь, опять же работая и крутясь как белка в колесе. Он плевать хотел на радио, телевизор, газеты, где твердят, что жизнь состоит из сплошных радостей. Радость в семейной жизни, радость в труде. Юрка хотел бы посмотреть на того болтуна, который об этом пишет и говорит. Вот пусть тот крикун возьмет лопату и копает траншеи, а Юрка в это время с хорошенькой бабенкой будет сидеть за шикарным столом, пить хорошее вино под шашлычок и все такое, а потом обнимать ее красивую и стройную и задыхаться с ней в постели, потея от удовольствия. А тот болтун тоже потный и усталый после рытья траншей. Только где улыбка от счастья, где радость? Пусть Юрке плюнут в рожу, если с ним не согласны. И любой человек, пусть не такой хам и грубиян как Юрка, пусть воспитанный и с ученой степенью, для него наверно тоже приятней кувыркаться в постели с женщиной, чем рыть канавы.

Юрка прекрасно знал, что больше 90% тех кто учится в высших учебных заведениях и даже в техникумах, учатся именно для того, чтоб другим впаривать, что труд облагораживает человека. А самим по возможности ни чего, ни делать и иметь хорошую зарплату, квартиру, положение в высшем обществе, а там где он начальник, прихвостней, подхалимов и разного рода шестерок. Ко всему возможность при желании переспать с любой из подчинённых ему женщин. И чем выше он вскарабкается по лестнице власти, тем у него будет больше таких возможностей и меньше придется прогибаться самому.

Дома Юрке лечь спать, тоже не пришлось.

Отец уже не спал, он сидел на веранде за столом, на котором стояла выпивка и закуска. Они поздоровались за руку.

– Похмеляться будешь ахломон?

Отец Юрку не одобрял. Во первых из-за того, что Юрка удрал из родного села, испугавшись тяжелой работы, во вторых потому, что живя в городе, он больше всех получал помощи от родителей, которые не жалели для него ни денег, ни всего остального. А Юрка умел выпрашивать. В третьих отец осуждал сына за женщин. Ведь нормальная семья, жена красивая, дети, достаток, а он по бабам. Хотя где-то внутри гордился, что Юрка бабник. Потому, что сам даже в таком возрасте, не прочь к какой молодухе заглянуть. И только с одной стороны он Юркой гордился по настоящему, ведь сын жил в огромном городе, в собственной квартире и приезжал в село на легковой машине, каких в селе было всего пять, да и то у начальников.