Повести и рассказы
Шрифт:
— Перестань! — крикнула мать.
Старуха умолкла и закрыла глаза.
Держась за мать и оглядываясь на старуху, девчонка пошла на кухню. Никто больше не сказал ни слова.
Старуха лежала с закрытыми глазами и вспоминала, как давным-давно, когда она была совсем молодой, к ней приехал свататься человек с тофаларским лицом — все, что осталось теперь от него в ее памяти. Она вспомнила, как в первый вечер они, причмокивая, курили одну трубку и все время подталкивали друг друга локтями. Если бы старуха могла, она бы улыбнулась. Ей хорошо было вспоминать об этом, и она вспоминала дальше.
Ночью старуха умерла.
Ее хоронили через два дня.
Весь поселок пришел попрощаться со старухой. Люди, не торопясь, проходили перед ней и заглядывали в ее неподвижное лицо, неподвижность которого наконец-то обрела смысл. Они отходили и шептались — почему-то никто не разговаривал вслух. И только потом, когда на кладбище вырос еще один холмик — ровно такой, сколько места заняла старуха в земле, председатель колхоза произнес речь.
— Старуха была хорошим человеком, — громко, чтобы слышали все, сказал он. — Еще совсем недавно она не меньше мужиков добывала соболя.
Девчонка стояла рядом с матерью и видела, как люди, соглашаясь, кивали головами.
— В войну старуха больше всех купила облигаций, чтобы у нашей власти были деньги, — продолжал председатель.
Две старухи, которые стояли неподалеку от девчонки, в голос заплакали. Председатель умолк.
— Не обижайся на нас, старуха, — сказал кто-то в толпе.
— Не обижайся на нас, — повторила мать.
— Я работала со старухой в стаде, — вдруг громко сказала какая-то женщина. — Я бы всегда хотела работать с ней. Никто так не любил оленей и работу, как она.
И снова люди, соглашаясь, закивали головами.
Девчонка стояла рядом с матерью и со страхом ждала, что вот-вот кто-нибудь из них скажет, что когда-то давным-давно старуха была шаманкой. Но никто об этом не сказал.
Люди стали расходиться. Они забыли об этом. Ни один человек не вспомнил, что старуха когда-то была шаманкой.
— Мама… — Девчонка остановила мать и спросила: — Мама, почему они не сказали ей это, когда она была жива? Она бы не узнала, что она была шаманкой. Она бы узнала, что она была другая.
Мать не ответила.
Вечером девчонка пришла на могилу старухи одна.
Солнце еще не зашло, и разрытая земля, укрывшая старуху, торопливо срасталась с кладбищенской целиной.
В поселке кричали петухи и лаяли собаки.
Девчонка, откашлявшись, повернулась лицом к поселку и, волнуясь, будто на экзамене, громко и отчетливо сказала:
— Старуха когда-то давным-давно была шаманкой, но потом исправилась. В войну она больше всех купила облигаций, после войны она не меньше мужиков добывала соболя, а когда старуха была телятницей, с ней хотели работать все люди.
И тут девчонка умолкла, потому что больше слов не было.
Соглашаясь сама с собой, она еще несколько раз кивнула головой и только потом пошла в поселок.
ВСТРЕЧА
(1965)
— Надо же, — повторяла Анна. — Надо же, встретились! Кто бы мог подумать! Николай, улыбаясь, пожимал плечами.
Перед этим они долго приглядывались друг к другу, потом Николай, не вытерпев, подошел и спросил: «Вы не такая ли?» — «Такая, — ответила она, — а вы откуда меня знаете?» — «А я вот такой, если вы такого помните, ведь столько лет прошло». — «Ой, — спохватилась она, — а я уж и узнала, спросила и сразу узнала, вы еще и ответить не успели, а я уж узнала». Она подала ему руку. «Надо же, — удивленно сказала она, — надо же, встретились, чего только не бывает на свете! Кто бы мог подумать!»
Зазвонил звонок, созывая людей в зал, но это был только первый звонок, и они, казалось, не услышали его.
«Вы все там же живете?» — спросил он. «Там же, — ответила она, — никуда и не трогалась, а теперь уж и трогаться поздно. А вы где?» — «А я вот там как с войны пришел, так и туда, уж больше двадцати лет прошло». — «Я и не знала, — сказала она, — в одной области живем, а я и не знала».
Звонок зазвонил во второй раз, и она, улыбаясь, оглянулась на зал. Теперь уже надо было идти. После перерыва свободных мест в зале стало больше, и они сели в последнем ряду, где можно поговорить. Сразу же опять начались выступления — это было областное совещание передовиков сельского хозяйства, на которое он приехал с одного конца области, а она с другого, и без него, без этого совещания, едва ли им пришлось бы встретиться.
Они стали слушать выступавшего, но слушать его было неинтересно, и они просто смотрели, как он говорит. Потом Николай не вытерпел и взглянул сбоку на Анну, на ее лицо, и она, чувствуя, что он на нее смотрит, обернулась к нему и улыбнулась настороженной, готовой в любое мгновение разгладиться на лице улыбкой, почти полуулыбкой.
— Бормочет, бормочет, а чего бормочет, непонятно, — сказал он, чтобы что-нибудь сказать.
— Ага, — согласилась она. — Чего уж они не подыскали, кто голосом посильней. Вот наш председатель заговорит, так хочешь не хочешь, а будешь слушать — будто гром гремит.
Склонившись, они облегченно засмеялись.
— У вас все колхоз? — спросил он.
— Колхоз. Года три назад говорили, что совхоз сделают, а потом, видать, передумали — молчат.
— А ты где работаешь? — Он перешел на «ты».
— Дояркой. Давно уж, скоро пятнадцать лет исполнится.
В зале стало шумно, и выступавшего было почти не слышно. Председательствующий за столом президиума сморщился, взял колокольчик и зазвонил. Зал умолк и стал смотреть на председательствующего, на то, как он ставит на стол колокольчик, как, чувствуя на себе сотни глаз, говорит что-то своему соседу, что-то необязательное и первое попавшееся.
— Ты в гостинице остановилась? — спросил Николай.
— Нет, — оглядываясь на президиум, зашептала Анна. — У меня тут тетка живет, я у нее.
Он засмеялся.
— Да ты не бойся.
— Ругаются, — смущенно сказала Анна. — А ты где, в гостинице?
— Там.
Они помолчали, украдкой поглядывая друг на друга, потом Николай склонился к ней и предложил:
— Давай мы вот как сделаем. Сейчас кончится, давай пойдем ко мне.
— А зачем? — осторожно спросила она.
— Поговорим — как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал.